— Мануил утверждает, что да.

— У него есть доказательства? — вновь спросил этот законник.

— Битва при Вильно охватила умы многих. И им не нужны доказательства. — заметил визирь. — Ведь я прав?

— Правы, — кивнул неприметный человек.

— Знамение и знамение, — пожал руками Мехмед. — И что в нем такого? Эти болваны подобные слова говорят с самого моего завоевания Константинополя. Это их грезы. Это их мечты. Иоанн отказался от Зои Палеолог и вообще заявил, что не желает иметь с Палеологами ничего общего. Поэтому не полезет ко мне воевать. Во всяком случае за Константинополь.

— Мануил убеждает Поместный собор, что если преподнести ему венец, провозгласив его наследником, то это сподобит Иоанна отправиться в Крестовый поход.

— Иоанна в Крестовый поход? — переспросил с улыбкой Мехмед. Он уже несколько лет наблюдал за этим человеком и прекрасно знал, что высокие духовные идеалы тому чужды. Особенной набожности за ним не наблюдал никто. — Но зачем?

— Ради того, чтобы сесть править в Константинополе.

— Вздор, — покачал головой Мехмед. — А свою страну он на кого оставит? Она далеко. Те же люди, что отправлялись в Крестовый поход, оставляли дела на своей родине, доверяя их своим близким. У Иоанна есть только дядя, что ныне сидит в Крыму, и отношения между ними натянутые. Да малолетний сын, который еще к сиське тянется.

Султан, как и визирь, были в курсе задуманного Патриархом дела. Поэтому воспринимали все эти острые слова спокойно. Остальные же, включая законника, несколько напряглись. Тем более, что наблюдатель раз за разом вываливал на них все новые и новые слова, пугающего толка. Ведь Османская Империя в 1477 году хоть и была исламской, но лишь условно. Она к этому году занимала только центральную и западную часть Анатолии да юг Балканского полуострова. То есть, земли, которые в те годы были населены христианами. И, в отличие от Сирии и Египта, завоеванных мусульманами в далеком VII веке, не имели крупного и значимого магометанского населения[1]. Иными словами — мусульмане были в Великой Порте лишь гостями в своей стране, просто прослойкой правящей элиты и небольшой массой вооруженных мужчин. А потому держались они здесь весьма условно, прекрасно осознавая свои «птичьи права». Оттого с Патриархом и иными иерархами султан был вынужден очень осторожно работать. И ТАКИЕ слова, что по словам наблюдателя, звучали на Соборе были смертельно опасны для власти Мехмеда в представлении любого здравомыслящего человека.

Наконец, устав от «никак не унимавшегося паникера» султан согласился пройти в специальную нишу, чтобы послушать и посмотреть на ход Поместного Собора. И какового же оказалось его удивление, когда он заметил на нем представителей духовенства Александрии, Антиохии и Иерусалима. Как они тут оказались? Собор-то поместный и с этими епархиями в весьма сложных обстоятельствах. Ведь они ходили под египетскими мамлюками, с которыми султан враждовал.

Но и это еще не все.

Сам Собор совсем не походил на то, что предлагал ему провести Мануил. Эти все смиренные люди, что обычно перед султаном честно пресмыкались, ныне кипели. И призывали к таким вещам, что у Мехмеда волосы становились дыбом, а по спине медленно текли капли холодного пота, пробираясь между мурашек.

Десять минут наблюдений. И он не выдержал:

— Разогнать! — рявкнул он. — А этого мерзавца мне доставить! Живьем!

Но Мануил был готов к этому.

Поэтому благоразумно заимел вооруженную охрану, которая ничем себя не выдавала, будучи обряжена в представителей духовенства. Поэтому, когда в помещение, где шел Собор, ворвались янычары, им дали серьезный отпор. Полилась кровь.