И вдруг он срывается с места. Громко кричит: «Стоп!» Врывается на сцену и… происходит то, чего мы все и всегда с волнением ждали, чего с нетерпением ждали приехавшие из разных стран практиканты-иностранцы.

…Происходит ни с чем не сравнимый мейерхольдовский «показ». Вихрь пластических или очаровательно угловатых движений, поток слов, каких-то необыкновенных интонаций, порыв страстей, чувств, каскад веселого юмора, шутки…

И зал и сцена разражаются рукоплесканиями…

Да, поистине это был Великий Мастер! И мы, ученики и актеры театра, горячо любили его и беззаветно, преданно шли за ним.

Он был неутомимый новатор. Вечно мятущаяся душа! В своем творчестве он делал гигантские прыжки, смело бросаясь в самые отдаленные крайности, и всегда выходил победителем. Каждый его спектакль изумлял, ошеломлял, вызывая не только восхищение театральной среды, но и острые споры, дискуссии… Он воспитал целую плеяду выдающихся советских и зарубежных театральных режиссеров и на долгие-долгие годы оплодотворил своим дерзанием мировое искусство театра.

Влияние его гения, в той или иной мере, видно сейчас почти в каждом театре, будь он наш, советский, или английский, или французский, или польский и т. д.

Вместе с Эйзенштейном, Юткевичем и другими режиссерами кино его влияние пришло и в наше киноискусство.

Всеволод Эмильевич был коммунистом. Я был с ним в одной партийной ячейке. Коммунистов в то время в нашем театре насчитывалось всего 5–6 человек. Мейерхольд с какой-то удивительной честностью и даже вдохновением выполнял все партийные поручения, он до конца был предан делу партии и верил в революцию.

Вместе с И. Ильинским, М. Бабановой, В. Зайчиковым, Л. Свердлиным, Н. Боголюбовым, Н. Охлопковым, Н. Экком, И. Коваль-Самборским, М. Местечкиным и многими другими студентами и актерами театра я играл небольшие роли в спектаклях «Великодушный рогоносец», «Земля дыбом», «Д. Е.»…

…Когда же Всеволод Эмильевич начал ставить «Лес» Островского, то мне, в очередь с М. Жаровым, была поручена довольно значительная роль Алексиса Буланова.

В этот период все мейерхольдовцы стали особенно увлекаться кинематографом. В кинотеатре «Малая Дмитровка», директором которого был ярый поклонник нашего театра Михаил Бойтлер, мы бесплатно смотрели почти каждую новую картину, а некоторые даже по два-три раза. У Бойтлера, как правило, показывались лучшие заграничные, преимущественно американские и немецкие картины: «Виргинская почта», «Трус», «Доктор Мабузо», «Дом ненависти», «Серая тень», «Кабинет доктора Калигари», картины с участием Чарли Чаплина, Мэри Пикфорд, Лилиан Гиш, Уильяма Харта, Бестера Китона, Дугласа Фербенкса, Ричарда Бартелмесса.

Если не было мест в зале, мы шли на сцену, за экран и смотрели картину, глядя в карманное зеркало. Среди зрителей «у зеркала» часто можно было увидеть С. Эйзенштейна, С. Юткевича, П. Вильямса, Н. Охлопкова и других не менее примечательных лиц, ставших впоследствии в искусстве театра, живописи и кино весьма известными деятелями.

Молодое романтическое искусство кино, сулившее так много в будущем, постепенно захватило меня. И, как многие мои сверстники, я стал связывать с ним свои творческие мечты. У одного моего товарища был фотоаппарат, и мы во дворе дома, где я жил, начали снимать фотоэтюды. А вместе с Н. Экком (впоследствии постановщиком известного фильма «Путевка в жизнь») мы написали три весьма наивных сценария, один из которых был даже принят фабрикой «Межрабпом-Русь», но не поставлен.