И пусть это была только гипотеза, однако, столь убедительно выраженная, она повергла меня в ужас, который только усиливали царящий вокруг кромешный мрак, тишина и наше полное одиночество…

— И что ты предлагаешь? — дрожащим голосом спросил я.

— Нужно совершить нечто вроде жертвоприношения. Жертва могла бы отвлечь их, а мы тем временем убрались бы отсюда. Это как с волками: чтобы спастись, им отдают собаку, пока они ее пожирают, сани несутся дальше. Но… но где взять жертву, видимо, другого выхода нет… — Глаза Свида как-то странно блеснули. — Все дело в ивах, конечно. Они прячут их… ну тех, кто охотится за нами. Надо держать себя в руках, полностью контролируя свои эмоции; стоит только нашему страху прорваться наружу — и мы пропали, окончательно пропали… — Взгляд моего приятеля был сейчас настолько искренним и спокойным, что я отбросил всякие сомнения относительно его психического состояния. — Только бы эту ночь продержаться, — добавил он, — а завтра с утра пораньше отчалим отсюда, пока нас не заметили, точнее сказать, не вычислили…

— Ты действительно думаешь, что жертва помогла бы нам…

Едва я это произнес, гул гонга, словно хищная птица, ринулся вниз и теперь нудно зудел у самых наших макушек, но замолчать меня заставил не он, а перекошенное лицо моего друга.

— Ш-ш-ш! — зашипел он, вскинув руку. — Лучше их вообще не упоминать. И никаких конкретных названий. Назвать — значит выдать себя, это обязательно наведет их на след; на них нельзя обращать внимание, тогда они, возможно, не заметят нас. Это наш единственный шанс.

— Даже в мыслях не называть?

На лице Свида отразилась мучительная тревога.

— Особенно в мыслях. Наши мысли проникают в их мир в виде неких турбулентных вихрей. Мы должны изгнать эти сущности из своего сознания. Во что бы то ни стало.

Я снова сгреб в кучу головешки, чтобы огонь хоть немного теплился, своим слабым светом разгоняя коварную, настороженно затаившуюся тьму. Никогда еще я так сильно не тосковал по солнцу, как в ту кошмарную, непроглядно-черную летнюю ночь.

— Где тебя носило прошлую ночь? — спросил вдруг Свид.

— Плохо спалось на рассвете, — уклончиво ответил я, памятуя о его наставлениях, которые показались мне весьма полезными. — Наверное, из-за ветра, который…

— Если ты о тех звуках, то ветер тут ни при чем.

— Значит, ты тоже их слышал?

— Ну да, будто по палатке бегало множество маленьких ног… — И, помешкав, добавил: — Было кое-что еще…

— Будто на палатку кто-то улегся, кто-то огромный и очень тяжелый, так? — Он кивнул. — И сразу стало труднее дышать, что-то похожее на удушье.

— Ну да, примерно такое ощущение. Как будто резко возросло атмосферное давление, казалось, нас вот-вот раздавит.

— А это? — продолжал я, решив разом выяснить все, и молча ткнул пальцем вверх, где с легким завыванием, точно передразнивая ветер, заунывно гудел невидимый гонг. — Что ты на это скажешь?

— Это их голоса, — мрачно прошептал Свид. — Звуки их мира, их владений. Завеса, нас разделяющая, так тонка, что сквозь нее просачивается это гуденье.