Охранник же, которому был поручен Баруд, таинственным образом исчез.
Гнев кади трудно было описать. В немецком языке вряд ли найдутся такие выражения, которые употреблял судья в отношении работников сего заведения. В завершение своей тирады он приказал запереть в камере самого начальника тюрьмы. Я попытался успокоить его тем, что сообщил о нашем решении начать преследовать преступника завтра с утра. Он пообещал дать самых надежных и исполнительных хавасов. Потом мы вышли на улицу и зажгли прихваченные фонари прямо у дверей тюрьмы. Без таких ламп можно было запросто попасть в полицию и провести ночь в малоприятном обществе.
Мы немного отошли и тут, огибая угол дома, столкнулись с человеком, который, как я тогда подумал, в спешке переходил с одной стороны улицы на другую. Он налетел на меня, отскочил и закричал:
– Осторожнее!
– Это ты осторожнее! – ответил я ему.
– Аман! Аман! Прости! Я очень спешу, и лампа погасла. Не позволишь ли мне зажечь ее от твоей?
– Пожалуйста!
Он вынул фонарь из своего светильника, сделанный из промасленной бумаги, и прижал к моему. При этом он объяснил свою спешку:
– Я бегу к аптекарю. У нас заболел гость, он говорит только по-немецки, он из Немчистана.
Этим он разжег мой интерес. Речь шла о каком-то моем соотечественнике, к тому же попавшем в беду! Любопытство мое разгорелось.
– Из какой же немецкой страны он?
– Из Баваристана!
Значит, баварец! Меньше всего я думал тогда об обмане. Откуда здесь могут знать о Баварии!
– А чем он болен?
– Нервная лихорадка.
В тот момент мне и в голову не пришло, что такого и быть не может. Я думал только о помощи.
– Кто он?
– Не знаю. Он пришел к моему господину, торговцу табаком, чтобы продать товар.
– Он далеко живет?
– Нет.
– Веди меня к нему!
– Ты врач или аптекарь?
– Нет, я немец и хочу узнать, могу ли чем-нибудь помочь своему соотечественнику.
– Иншаллах! Пойдем со мной!
Мои спутники хотели пойти со мной, но я отговорил их, думая, что никто не понадобится. Я отдал лампу и последовал за неизвестным.
Шли мы недолго. Он постучал в какую-то дверь. Она отворилась, и я, стоя еще на улице, услышал вопрос:
– Ты привел врача?
– Нет, это соотечественник больного.
– Но что он может сделать?
– Он может быть переводчиком, если мы не поймем гостя.
– Тогда пусть входит!
Я ступил в узкий коридор, выходящий в маленький дворик. Свет бумажной лампы позволял видеть на три шага. Я совершенно не предполагал, что мне может что-то угрожать, и потому немало удивился, когда услышал голос: «Хватайте его. Это тот самый!»
В тот же момент свет погас, и я почувствовал, что меня окружили. Я совершенно не ожидал нападения. Звать на помощь было бесполезно – дворик со всех сторон был закрыт стенами домов. Оставалось разбросать нападавших и вырваться наружу. Я попытался двинуть руками, но на них пудовыми гирями кто-то повис. Нападение готовилось именно на меня – в этом я сразу убедился. Меня выследили еще у кади и заманили сюда. Слова мне не помогли бы, и я начал действовать руками. Напрасно! Их было слишком много. Меня повалили, хотя я и отбивался как мог, и опутали веревками.
Я был в плену и к тому же связан! Почему я не звал на помощь и вообще не издал ни единого звука? Думаю, я поступил правильно, иначе они могли просто пристрелить меня.
Даже недостаточно сильный человек в такой экстремальной обстановке приобретает некую сопротивляемость. Я задыхался, но мои противники тоже устали. В сумке у меня были нож и пистолеты, но ее у меня отняли в первый же момент. |