– Молчи, дурень, – спокойно ответил я, – иначе получишь еще раз по носу. Распорядитель посуды своего хозяина должен вести себя поскромнее. Ты явно заслужил несколько уроков вежливости.

Он ничего не ответил, только снова набросил на лицо покрывало, которое во время стычки было отброшено. Поэтому-то его и не узнал сразу слуга.

Наш путь пролегал по разным узким переулкам, пока Селим не остановился перед невысокой стеной. В ней был проделан вход, прикрытый несколькими перекладинами. Кто-то впустил нас внутрь. Войдя во двор, я увидел лежащих на земле верблюдов, жующих жвачку из ячменя и семян хлопчатника, какой обычно кормят в Багдаде этих животных. Рядом полулежали или сидели на корточках несколько человек, которые при появлении аги вскочили на ноги. Как мне показалось, этот маленький царек научил их выказывать ему почтение.

Он передал поводья одному из этих людей, мы доверили лошадей нашему слуге. Потом ага прошел с нами в дом, фасад которого образовывал заднюю часть двора. Лестница привела в некое полуподвальное помещение, крайне необходимое здесь в каждом доме из-за жары. Эта четырехугольная комната была выложена по стенам подушками, пол покрывал мягкий красивый ковер, на одной из подушек стоял серебряный кофейный прибор, рядом я заметил ценнейшую трубку, а на стенах рядом с оружием висело несколько чубуков для почетных гостей. В древнем фарфоровом кувшине в виде дракона лежал табак, а посредине стены висела на серебряной цепи лампа, наполненная кунжутным маслом.

По всем понятиям, это было поистине княжеское убранство, и я усомнился в том, что все оно принадлежало are.

– Салам алейкум! – произнес я, входя в комнату.

Линдсей сделал то же, однако Селим не ответил. Он уселся на подушки и хлопнул в ладоши. Тут же появился один из людей, которых мы видели во дворе, и по знаку аги поставил на огонь кальян. Это происходило с поистине восточной медлительностью, и мы все это время как ученики стояли с дурацким видом у дверей. Наконец наполненное глубоким смыслом действо подошло к концу, и слуга удалился – только для того, чтобы встать за дверью и слушать все, о чем будет говориться внутри.

Теперь ага счел нужным вспомнить о нас. Он выпустил несколько колец дыма и удостоил нас вопросом:

– Откуда же вы прибыли?

Вопрос был явно излишним, ибо слуга уже все ему рассказал, но я решил не ухудшать и без того нездоровую обстановку, хотя бы во имя Бенды, сестры мирзы, которая, как я знал, была с этим человеком в тесных отношениях. Потому я ответил:

– Мы посланцы Хасана Арджир-мирзы.

– Где же он?

– Недалеко от города.

– А почему он сам не приехал?

– Из осторожности.

– А кто вы?

– Мы оба франки.

– Гяуры? Ох! Что же вы делаете в этой стране?

– Мы путешествуем, чтобы посмотреть ваши города, деревни и людей.

– Вы весьма любопытны. Такая невоспитанность присуща только неверным. Где вы встретились с мирзой?

– Наверху, в курдских горах. Мы оставались с ним все это время. У меня для тебя письмо от него.

– Это весьма легкомысленно со стороны мирзы – сообщать вам свое имя и доверить письмо таким людям, как вы. Я верующий человек и не могу взять его из ваших рук, подайте его слуге, которого я сейчас позову!

Это было верхом наглости с его стороны, но я, тем не менее, произнес спокойным голосом:

– Я вовсе не считаю мирзу легковерным и легкомысленным и прошу тебя лично заявить ему о своем отношении. И он не поручал мне передавать письмо какой-то третьей персоне, кроме тебя.

– Молчи, гяур! Я мирза Селим-ага и делаю то, что мне заблагорассудится. Ты знаешь всех, кто был при мирзе?

Я ответил утвердительно, и он продолжал допрашивать меня, были ли там женщины и сколько.