Дочка выглядела в натуре хорошо, а муж оказался здоровенным итальянцем. Оба коммунисты. У него была где-то отличная шикарная ночная работа, а она просто валялась дома, читала книги и оглаживала себе прелестные ноги. Мне налили итальянского вина. Но никакого смысла ни в чем я не видел. Чувствовал себя идиотом. Коммунисты для меня так же бессмысленны, как демократия. И меня часто посещала мысль, какая посетила в тот вечер за столом: я идиот. Неужто этого никто не видит? Что это за вино? Что за разговоры? Мне не интересно. Оно со мной никак не связано. Неужели они не видят сквозь мою кожу, не чувствуют, что я – ничто?
– Нам понравилось, как вы пишете. Вы мне напоминаете Вольтера, – сказала она.
– Вольтер – это кто? – спросил я.
– О господи, – сказал муж.
Они в основном ели и разговаривали, а я в основном пил итальянское вино. Мне взбрело на ум, что я им отвратителен, но поскольку этого я и ожидал, меня эта мысль не обеспокоила. Ну, то есть не слишком. Ему нужно было на работу, а я задержался.
– Могу изнасиловать вашу жену, – сказал ему я. Он смеялся всю дорогу вниз по лестнице.
Она сидела перед камином, показывая мне ноги выше колен. Я сидел в кресле, смотрел. Жопки мне не доставалось уже два года.
– Есть тут один очень чувствительный мальчик, – сказала она, – ходит с моей подругой. Оба они сидят и беседуют о коммунизме часами, и он к ней даже не прикасается. Очень странно. Ее это смущает и…
– Подымите платье повыше.
– Что?
– Я сказал, подымите повыше платье. Хочу больше ваших ног увидать. Прикиньтесь, что я Вольтер.
Она показала мне чуточку больше. Я удивился. Но больше, чем мог вытерпеть. Я подошел и снова оправил ей платье на бедрах. Затем стянул ее на пол и навалился сверху, как тварь больная. Сорвал с нее трусики. Перед тем огнем было жарко, очень жарко. Потом, когда все кончилось, я снова стал идиотом:
– Извините. Я лишился рассудка. Хотите вызвать полицию? Как вы можете быть такой молодой, если мать у вас такая старая?
– Она бабушка. Просто зовет меня «дочкой». Я схожу в ванную. Сейчас вернусь.
– Еще бы.
Я подтерся трусами, а когда она опять вышла, мы еще немного потрещали, а потом я открыл дверь уходить и вошел в чулан с пальто и всякими вещами. Мы оба рассмеялись.
– Чертбыдрал, – сказал я, – совсем ополоумел.
– Вовсе нет.
Я спустился по лестнице, снова по улицам Сан-Франциско и обратно к себе в комнату. И там в кастрюле было опять пиво, опять вино – плавали в воде со льдом. Я выпил все, сидя на деревянном стуле у окна, весь свет в комнате потушен, глядя наружу, пил.
Мне повезло. Жопка за сотню долларов и бухла на десятку. Оно могло и дальше так продолжаться. Мне могло везти все больше и больше. Еще отличного итальянского вина, еще отличной итальянской жопки; бесплатный завтрак, бесплатное жилье, теченье и сиянье чертовой души преодолевает всё. Каждый человек – имя и путь, но какие же они по большей части кошмарное барахло. Я-то буду совсем иным. Я пил дальше и не вполне помнил, как лег в постель.
Наутро все было неплохо. Нашел полупустую и теплую квартовую бутылку пива. Выпил. Затем лег на кровать, начал потеть. Я пролежал так довольно долго, мне стало сонно.
На сей раз абажур превратился в очень злобную и крупную рожу, а потом снова в абажур. Так оно и продолжалось, как кино на повторе, а я потел потел потел, думая, что всякий раз эта харя будет мне совсем невыносимая штука, чем бы невыносимая штука ни была. А потом явилось ОПЯТЬ!
– ААААААААКККККК! АКККККК! ГОСПОДИ! БОЖЕ МАНДОЖУЙ! СПАСИ МЕНЯ О ГОСПОДИ ИИСУСЕ!
Стук в дверь. |