Меж тем я добыл себе работу, неохотно, складским рабочим или чем-то вроде – в коллекторе журналов и книг. Пару дней спустя ко мне подошел нарядчик с номером «Стори». Он сказал:

– Эй, хочешь смешное покажу. Смотри, тут мужик в журнале с твоей фамилией!

– Нет, – ответил я, – это я и есть.

– Ай, херня! Ты написал этот рассказ?

– Ну.

Пару дней спустя меня вызывали в отдел кадров. Два-три дня я пропустил из-за пьянства. Там сидела красивая молодая сука.

– Вы Чарльз Буковски?

– Ну.

– Вы сочинили тот рассказ в «Стори»?

– Какая разница?

– Мы повышаем вас до нарядчика книжной экспедиции.

– Дело ваше, – сказал я ей.

Я-то знал, что это глупый ход. Если ты писатель, это никак не связано ни с чем другим.

Слишком хорошего нарядчика из меня не вышло. Являлся на работу пьяный и шлепал по задницам рабочих рукояткой молотка, пока они заколачивали свои ящики. Но я им нравился. Что было неправильно – хорошего нарядчика нужно бояться. Весь мир держится на страхе.

Мне полагалось подсчитывать общее количество книг на отправку в ящиках-гробах, подписывать накладную, кидать ее внутрь и говорить:

– Заколачивай! – Я лишь делал вид, что считаю. Это было так легко и такая скукотища. А они про все это знали больше меня. Я просто закрывал глаза, притворялся, будто считаю, подписывал ебучку и говорил: – Ладно, заколачивай.

По миру я поездил достаточно, чтобы понимать: скоро станет известно, что я вместо работы балду пинаю, – поэтому я бросил, пока Глаз меня не засек.

Но перед тем как я уехал из города, произошла странная штука. Я познакомился со своим кумиром! Я встретился с великим Уитом Бёрнеттом, могущественным редактором «Стори». А он со мной – нет. Потому что не знал, как я выгляжу. Но я-то его знал – и видел много его фотографий. Я брел на север, а он – на юг. Я шел мимо величайшего редактора на свете. Во взгляде его читалась боль, но я уловил, что боль эта довольно капризная и неявная, хотя у него были красивые глаза. Но тут-то я и понял, что мы с ним – очень разные. Я схватился за живот и согнулся перед ним от хохота в три погибели. Мой идол разбился. То был по-настоящему добрый хохот, без всякой злобы. Он с минуту посмотрел на меня, затем пошел дальше.

Ну, случилось и еще одно попадание – в журнал Карессы Крозби «Портфолио». Там я оказался вместе с Генри Миллером, Жене, Сартром, Лоркой, многими другими, кого уже и забыл, потому что мои два экземпляра давно сперли друзья.

Тогда я все и бросил. Прекратил писать. Задрал лапки. Запил на десять лет. Снова обжился в Лос-Анджелесе. Работал столько, чтоб на жизнь хватало, едва. Пил столько, чтоб с собой покончить, почти. Стал великим ебарем всех шлюх на Альварадо-стрит.

Ну и так уж мне повезло, что нужно было познакомиться с самой красивой и неукротимой из них всех – Джейн, старомодное имя, но дикая полуирландка-полуиндеанка. Вся сплошь норов и безумие, но прекрасные ноги и задница, и что-то в ней такое было – какая-то душа, – а это значило, что почти все ею сказанное было сравнительно, к черту, важным, а жопки лучше ее никогда не существовало.

Не знаю, что в ней такое было на ложе любви.