В голове Мирей вертится все та же фраза: «Невесело иметь жену, прикованную к постели». Щеки у нее чуть порозовели. Никому не весело… Но болезнь ненадолго прикует ее к постели. Люсьена знает верные лекарства. На то она и врач. Ей вспоминаются набережная Фосс и Фернан, берущийся за графин… «Невесело иметь жену, прикованную к постели». На тумбочке стоит графин. Мирей разглядывает его. Графин лучится разноцветными огнями, как те хрустальные шары, по которым ясновидцы читают будущее. Мирей не умеет читать будущее, она дрожит и, когда дверь отворяется, отводит глаза в сторону, словно ее поймали с поличным.

— Здравствуй, Мирей… Хорошо спала?

Люсьена одета в черное. Она улыбается, подходит к кровати своей чеканной мужской походкой. Берет Мирей за руку.

— Чем я больна? — шепотом спрашивает Мирей.

Люсьена всматривается в ее лицо, словно раздумывая, сможет ли она выжить. И не отвечает.

— Это серьезно?

Под пальцами, охватившими запястье, пульсирует артерия.

— Это надолго, — наконец вздыхает Люсьена.

— Что со мной, скажи мне?

— Помолчи.

Люсьена берет графин, уносит его, чтобы набрать свежей воды. Мирей приподнимается на локтях, вытягивает шею и не сводит глаз с полуприкрытой двери, разглядывая светлые обои в прихожей. Она прислушивается к каждому движению Люсьены. Вот забормотала вода в раковине, весело зажурчала в хрустальном графине, потом вдруг зашипела, добравшись до узкого горлышка. Мирей неестественно смеется и, закашлявшись, кричит:

— Все-таки мне приходилось чертовски тебе доверять! Ведь у тебя же был выбор до самого последнего момента…

Люсьена закрывает кран, не спеша обтирает графин и едва слышно цедит сквозь зубы:

— А ты думаешь, я не колебалась?

Лица во тьме

Les Visages de l’ombre (1953)

Перевод с французского Н. Световидовой

Глава 1

Эрмантье водил по перфорированной странице своими толстыми неуклюжими пальцами, губы его шевелились, глубокая морщина прорезала лоб. Время от времени он возвращался назад, что-то бормотал, потом, затаив дыхание, с силой нажимал на страницу. Что бы это все-таки могло быть? От напряжения его тут же прошибал пот, и ему приходилось вытирать кончики пальцев о рукав. И снова он пускался в свое яростное странствие на ощупь. Сколько точек? Четыре. Две вверху, две внизу. Так что же это за буква? Что за буква, Боже ты мой?

В конце концов он не выдержал. «Хватит с меня, довольно, хватит! Пусть оставят меня в покое. Я уже вышел из того возраста, когда можно чему-то учиться!» И он отшвырнул учебник, гневно сжав кулаки. Потом с силой ударил по столу, встал, опрокинув стул. Сзади что-то упало, раздался звон разбитого вдребезги стекла. Тяжело дыша, он обернулся, рот у него перекосился. Ощущая себя чересчур большим и грузным в этой тьме, наполненной хрупкими предметами, не дававшими ему ни встать, ни пошевелиться, он выругался чуть слышно, с отчаянием. Ничего у него не получится! Вот уже два месяца он работает как зверь. Его огромные ручищи, приученные манипулировать тонким инструментом, еще недавно такие ловкие, теперь, казалось, утратили всю свою сноровку, особенно когда он начинал водить ими по загадочным рельефам шрифта для слепых. Да и к чему все это? Стоит ли так убиваться? Ради чего? Чтобы суметь прочитать «Отверженных» или «Трех мушкетеров»! Чтение его не интересует. И никогда не интересовало.