«Вот почему я слышал сначала, как машина приехала, — подумал Эрмантье. — Вот почему Клеман приходил наблюдать за мной. А я еще попросил его проверить, закрыто ли окно! Значит, я не ошибся. И возможно даже, вопреки всему, я вообще не ошибался!»

Эрмантье хранил молчание. Он был настолько подавлен, что не мог ни о чем думать. И все-таки знал, что скоро ему предстоит заново осмыслить и случай с персиковым деревом, и эту историю с запахом сосны — словом, все, что мало-помалу заставило его утратить вкус к борьбе и любовь к жизни. Кристиана высморкалась.

— Я предпочитаю, чтобы вы знали все, — сказала она. — Боже, какой кошмар! Эти письма Юбера, которые мне приходилось читать вам! Да и куда бы нас завели все эти хитрости? Когда-нибудь все равно пришлось бы сказать вам правду. Врачи понятия ни о чем не имеют, когда дают советы. Я каждую минуту дрожала.

— Когда утром я попросил вас поехать с Юбером в Ла-Рошель, чтобы попытаться вернуть Максима вы ездили по похоронным делам?

— Да.

— А этот визит Беллемов после обеда?

— У нас не было выхода, Ришар. Поймите меня… За телом Максима должны были приехать. Не могли же мы держать его здесь… Рядом с вами!

— Понимаю, — сказал Эрмантье.

Но к его горю примешивалось глухое раздражение из-за этого обмана, потому что в Беллемов он поверил. Кристиана вела себя так естественно! Конечно, у нее были все основания лгать, раз она получила указание врача, но как ей удалось так искусно притвориться? Разве сам он сумел бы лгать с такой уверенностью? А Юбер? Юбер, которого он считал ограниченным и чересчур робким! Юбер сыграл свою роль с не менее поразительным мастерством. Даже Клеман и тот им подыгрывал. Эрмантье вспомнились его интонации. Разве можно было уловить в его голосе мучительные угрызения совести или, скажем, простое сожаление? Одна лишь Марселина сплоховала. Она заплакала, но не из любви к покойному, а из-за пережитого волнения, а может, и от страха. Он не испытывал к ним ни малейшей благодарности. Они проявили большое умение. А такого рода ловкость всегда таит в себе чуточку презрения.

— Похороны прошли хорошо, — продолжала Кристиана. — Пришли все.

— Отпевал аббат Мишалон?

— Конечно.

— Люди, должно быть, удивлялись, что меня нет.

— Нисколько. Все сразу поняли… Вы представить себе не можете, с каким трогательным вниманием нам выражали соболезнования. Я и не думала, что к нам здесь относятся с таким уважением.

Подобное замечание было вполне в духе Кристианы Теперь-то он ее узнавал.

— В Лион вы сообщили?

— Подумав, я решила, что лучше воздержаться. Прежде всего, у Максима там были только случайные знакомые. Да и потом, вообразите себе эту девицу, которая появилась бы здесь в трауре и принимала бы соболезнования вместе с нами у ворот кладбища! Я даже Жильберте не стала писать… Были только местные. Я уверена, что Максим одобрил бы такое решение.

— А насчет могилы с кем вы договорились?

— С Лобре, разумеется. Он хоть не такой глупый. Могила — справа от распятия, рядом со склепом Дюран-Брюже… Простая гранитная плита с крестом, но очень красивая.

— А Юбер? Он опоздал на поезд?

— А вы предпочли бы, чтобы он не присутствовал на похоронах? Он уехал в полдень автобусом, вот и все, а затем пересел на ночной поезд.

— Кто расплачивался за все?

— Юбер… Вы подпишете ему чек, когда пожелаете, это не к спеху… Как вы себя чувствуете?

— Немного разбитым, но это естественно.

— А я совсем не в себе. Вы на меня не очень сердитесь?

— Нет, Кристиана.