— Довольно, Ришар!

— Не бойтесь, — продолжал Эрмантье. — Я совершенно спокоен. И раз уж все случившееся не добило меня, есть шансы, что предсказания Лотье не сбудутся или по крайней мере сбудутся не сразу. Что тогда? Что означает эта надпись на могиле? А? Смелее, Кристиана! Теперь самое время проявить мужество и поговорить откровенно… Надпись эта означает, что вам нужна моя смерть… О, не обязательно настоящая, но, во всяком случае, вполне легальная, официальная… из-за картеля.

Он протянул вперед руку, пытаясь отыскать руку Кристианы, а найдя, крепко сжал ее.

— Верно я говорю? Юбер хотел капитулировать. И сразу ухватился за эту возможность. Ведь это он подал идею воспользоваться смертью моего брата?

— Да.

— Стервец.

— Вы несправедливы. Разве вы можете с уверенностью сказать, что выпуск вашей лампы пройдет успешно? Можете дать слово, что тут нет никакого риска?

— Конечно нет. Но счастья попытать стоит. Я это дело могу выиграть.

— Теперь, может, и нет, Ришар… Мне не хотелось бы настаивать, но поймите же, наконец, в какое положение вы нас ставите. Вы признаете, что только вы можете добиться успеха в этом деле, но… вы уже не тот человек, каким были раньше. А вы подумали о Юбере, о заводе, обо мне? Если дело провалится, мы будем разорены… Однако вам нет дела до чужих денег. Противостоять картелю вас толкает… гордыня.

— Нет, — сказал Эрмантье. — Не гордыня. Во всяком случае, не только гордыня… Мне хотелось добиться вашего уважения, Кристиана. И если я говорю «вашего уважения», то потому лишь, что не решаюсь произнести…

Он еще крепче сжал руку жены.

— Мне легче говорить о цифрах, чем о чувствах, — продолжал он. — Наверное, я далеко не всегда был идеальным спутником… Но я был бы счастлив добиться успеха… ради вас! Я был бы счастлив, если бы люди кланялись вам чуть ниже обычного и умолкали бы при вашем появлении. Кристиана, могущество в руках женщины — это так прекрасно! Это все, что я мог принести вам в дар, но зато никто другой не мог вам этого дать. Не говорите мне больше об этом несчастном Юбере. Он делает что может, в этом я с вами согласен. Но он из породы людей трусливых, мелочных, всегда готовых увильнуть в решающую минуту. Словом, чиновник. А я, Кристиана, я… Если бы вы согласились помочь мне…

Он ударил себя кулаком в грудь.

— Вы не представляете, сколько еще тут силы! Надо было только поверить мне, Кристиана. Я, конечно, медведь, но медведь — это сила. И преданность. А ведь я ничего бы не просил взамен, лишь иногда немного ласки… и даже не ласки — просто внимания, нежного слова.

— Ришар!.. Умоляю вас, успокойтесь!

— Не желаю. Надоели мне тихие, спокойные люди с их мелочными расчетами и мелкими интересами. Одно только слово, Кристиана, соглашение подписано?

— Нет.

— Когда Юбер должен его подписать?

— Не знаю. Через несколько дней. Он все еще никак не решится.

— Не решится! Узнаю его. Вот уже сорок лет, как он не решается жить. Что ж, может, еще не поздно начать. Пропадать так пропадать, и лучше уж подохнуть в бою. Телеграфируйте ему, Кристиана. Запретите ему подписывать. Пока еще хозяин я, слышите! Он согласится. Ничего не поделаешь, придется согласиться. Плевал я на его миллионы! Если он их потеряет, значит, они ему были не по плечу. Но если я выиграю, он станет в десять раз богаче. Сейчас я ставлю его деньги против своей шкуры. Я запрещаю ему колебаться.

Он встал, обогнул кресло, в котором сидела Кристиана, и, наклонившись к ней, сказал тихонько:

— Кристиана, Лотье ошибся.