— Помнится, был конец февраля… из-за этой встречи в министерстве… Так, суббота была двадцать шестого февраля. Значит, это было двадцать шестое.

Флавьер пристроился рядом с Жевинем на подлокотнике кресла.

— Скажи, почему ты надумал обратиться ко мне?

Жевинь нервно стиснул руки. Из его прежних странностей сохранилась только эта: в затруднительном положении он цеплялся сам за себя.

— Ты ведь всегда был мне другом, — пробормотал он. — И я не забыл, как ты интересовался психологией, всякими тайнами… Не в полицию же мне было идти!

И, заметив, как у Флавьера скривились губы, он добавил:

— Узнав, что ты ушел из полиции, я и решил к тебе обратиться.

— Да, — произнес Флавьер, разглаживая кожаную обивку, — и правда ушел.

Резким движением он поднял голову.

— Знаешь почему?

— Нет, но…

— Все равно узнаешь. Такие вещи всегда выходят наружу!

Он пытался улыбаться, говорить об этом спокойно, но голос выдавал его горечь.

— Это скверная история… Хочешь еще портвейна?

— Нет, спасибо.

Флавьер подлил себе вина, стиснул бокал рукою.

— Со мной произошел… идиотский случай. Я был инспектором. Теперь уже не грех и признаться: не любил я эту работу. Меня отец заставил пойти по его стопам… Сам он дослужился до дивизионного комиссара и не представлял другой карьеры для сына. В таком деле нельзя принуждать… Мне не следовало поддаваться. Короче, как-то раз мне поручили задержать одного типа. Да нет, это не был опасный преступник. Просто ему пришло в голову спрятаться на крыше… А со мной был один сотрудник, славный такой парень по фамилии Лериш…

Он залпом выпил вино, так что слезы выступили на глазах. Откашлялся, пожал плечами, как бы смеясь над своей неловкостью.

— Сам видишь, — попытался он пошутить, — как только всплывает эта история, я сразу в слезы… Крыша была покатая. Снизу доносился шум машин. Этот тип, безоружный, спрятался за трубой… Нам надо было его окружить. Да только я… не смог спуститься.

— Головокружение! — сказал Жевинь. — Ну да, помню, ты всегда этим страдал.

— Вместо меня пошел Лериш… и упал.

— Вот как! — произнес Жевинь. Он опустил глаза, так что Флавьер не мог прочесть его мыслей, хотя по-прежнему смотрел ему в лицо.

Он продолжал вполголоса:

— В любом случае лучше, чтобы ты знал.

— Нервы всегда могут подвести, — заметил Жевинь.

— Ясное дело, — жестко произнес Флавьер.

Они помолчали, затем Жевинь сделал рукой неопределенный жест.

— Очень жаль, конечно, но ты-то здесь ни при чем.

Флавьер открыл ящичек с сигаретами.

— Угощайся, старина.

Рассказывая свою историю, он всегда ощущал какое-то тупое недоверие слушателей. Никто не принимал его всерьез. Как заставить их услышать тот нескончаемый вопль, сначала пронзительный, а потом приглушенный безумной скоростью падения? Возможно, у жены Жевиня и была какая-то тайная мука, но что может быть страшнее его воспоминаний? Разве ее преследовал во сне этот крик? Разве вместо нее кто-нибудь умирал?

— Я ведь могу на тебя рассчитывать? — спросил Жевинь.

— Что я должен делать?

— Просто последить за ней. Прежде всего мне важно знать твое мнение. Рассказать тебе о ней уже было для меня таким облегчением… Ты ведь согласен?

— Если тебе и впрямь от этого станет легче.

— Дружище, ты даже не можешь себе представить, до какой степени! Ты свободен сегодня вечером?

— Нет.