Майор де Конель, бледный, но сохранивший самообладание, приказал взводу лейтенанта Бройля развернуться и прикрыть бегущих людей. Но выполнить приказ оказалось невозможно, - шеренги стрелков совершенно расстроились, самого лейтенанта тяжело ранил беснующийся среди солдат вождь. Краснокожего, в конце концов, закололи капрал Вагнер и сержант Сампос. Для обоих этот подвиг оказался последним на их долгом боевом пути. Воины хаяда мелькали в самой гуще ошеломленных пришельцев, и краснокожих казалось во много раз больше, чем было на самом деле. В какой-то момент майору удалось сплотить вокруг себя горсть солдат и в отчаянной рукопашной уничтожить нескольких израненных вождей, но почти тут же солдаты были сметены толпой, бегущей из захваченного лагеря.

Женщины, дети, раненые и больные в полнейшем смятении бежали с холма к баркам и каноэ. В бегство оказались вовлечены почти все уцелевшие поселенцы-мужчины. На холме, среди окровавленных трупов и умирающих, остались майор де Конель и два десятка самых стойких солдат и рейнджеров. Все вожди, окруженные в начале "переговоров", уже пали в неистовой резне. Горстку людей де Конеля атаковала еще меньшая по численности группа индейских воинов. Рейнджеры и несколько солдат успели зарядить ружья. Нестройный залп поверг на землю едва ли не большую часть индейцев. Но оставшиеся на ногах хаяда без малейших колебаний схватились с солдатами.

…Я не мог поверить, что это я лежу на траве, все еще живой и принужденный наблюдать кровавый ад. Рука моя болела нестерпимо, а длинный порез, пересекший ребра сверху донизу, жег огнем. Впоследствии я понял, что мою жалкую жизнь спасли лишь две поддетые под толстый камзол шерстяные фуфайки…

…Ни до, ни после я не испытывал подобного ужаса. Один из дикарей в упор пустил стрелу в лицо рыжему французу-рейнджеру. Стрела насквозь пробила череп, подцепив на свой наконечник большую шапку из меха великолепного енота, гордость бедняги. Рейнджер рухнул. В тот же миг два тесака и старый палаш наших разъяренных парней пронзили индейца. Хаяда, хрипя свой ужасный боевой клич, ударил зажатой в кулаке стрелой в глаз невысокого солдата. Тот с воплем отшатнулся, - стрела так и осталась торчать в окровавленной глазнице. Стремясь отомстить за товарищей, двое наших людей продолжали ожесточенно рубить и колоть краснокожего воина. С развороченной грудной клеткой, с обвисшей на лоскутах кожи левой рукой, хаяда рухнул навстречу врагам. Уже падая, дикарь каким-то немыслимым движением умудрился выхватить нож. Индеец рухнул на землю уже бездыханным. Но и последний из наших рейнджеров издал ужасный вой, - индейский нож по самую рукоятку оказался вонзен в пах несчастного…

…Я не знаю, что за дьявольское наваждение нашло на людей. Умирающие резали умирающих. Я лежал окруженный охладевающими телами в каких-то тридцати ярдах от схватки и был единственным свидетелем нечеловеческой жестокости последних мгновений той битвы…

…Дикарь казался настоящим Голиафом. В отличие от своих соплеменников, он на целую голову превосходил высокого майора. Вооруженный огромной палицей краснокожий буквально смел последних смельчаков, заслонивших собой нашего командира. Де Конель, раненый к тому времени уже многократно, хладнокровно разрядил пистолет в широкую грудь индейца. Дикарь, одетый в безобразный лохматый костюм со звериным капюшоном-маской на голове, явственно пошатнулся. Я хотел пусть и безмолвно, в силу своего злосчастного положения, но торжествовать победу над этим лесным гигантом, но индеец издал хриплый устрашающий клич, больше похожий на медвежий рев, и взметнул над головой свою грубую палицу. Майор, весьма искусный фехтовальщик, уклонился и ударил дикаря шпагой. Косматый великан с устрашающей быстротой перехватил клинок своей длинной рукой.