Мистер Венс встал, почти не удостоив его вниманием. Он обратился к сэру Вейлю.

— Я не позволил бы себе давать вам советы, сэр Ди'Эйт. Но, тем не менее, один все-таки придется: с точки зрения политики, вам, возможно, не помешало бы, начать прямо сегодня симулировать какое-нибудь заболевание, скажем, сердечную недостаточность, причем не забыв сообщить о своем тяжелом состоянии прессе… В конце концов, честным людям тоже иногда требуется алиби.

— Великолепная мысль, сэр Ди'Эйт! — поддержал своего протеже сэр Джон. — Вы не отказываетесь платить, но вы прикованы к постели, и врачи запрещают вам всякое общение с внешним миром. Как бы вы поступили на месте Люка Адама? Люк Адама со всеми своими Вейсами будет молиться о вашем выздоровлении, похитители станут холить и лелеять Памелу как родную дочь, исполнять все ее прихоти, пока…

Сэр Вейль упорно глядел в пол.

— Господь да услышит вас, — сказал он приглушенным голосом, — но боюсь, это невозможно! У Памелы слишком много прихотей.

Мистер Венс уже взявшись за ручку двери, спохватился:

— Последняя подробность! — Теперь он обращался к ору Джону. — Вы мне сказали, что Люк Адама и его шайка укрылись в старом доме в Грин Хиллз, принадлежащем некой вдове Пламкетт, но, по-моему, вы не сказали, как называется этот дом?

Сэр Джон, удивленный, полез в свои записи и читал их довольно долго.

— «Сладостный отдых», — наконец, сообщил он.

Мистер Венс уже стоял на пороге.

Сэр Джон его окликнул:

— Задержитесь на минутку! Наверное, преждевременно задавать вам этот вопрос, но… Имеете вы хотя бы малейшее представление о том, каким образом возьметесь за дело?

Мистер Венс наклонил голову.

— Я постоянно буду находиться среди них, — сказал он. — Начиная с завтрашнего дня.

V

Необычный курьер

Человек, чей силуэт смутно вырисовывался в сером предутреннем свете, приплясывал на обочине, стараясь согреться, и поминутно поглядывал вверх на Грин Хиллз. Спасаясь от пробиравшего до мозга костей холода, он обвязал рот шарфом и поднял воротник пальто. Явно с той же целью он еще и шляпу надвинул на глаза, спрятанные за дымчатыми стеклами очков. Время шло, и он все чаще поглядывал на часы или принимался расхаживать взад и вперед потирая руки в перчатках одну о другую.

В конце концов, он решил закурить, и вскоре за ним лентой потянулся сигаретный дымок, завязываясь узлами всякий раз, как укутанный до носа человек поворачивался. Но он не успел выкурить и половину сигареты, когда с гребня холма, приближаясь и нарастая, донесся топот конских копыт.

Через минуту с невообразимым грохотом, под гром бутылок и кувшинов, щелканье кнута и дикие крики возницы, по склону с бешеной скоростью пронеслась тележка молочника.

Некоторые пессимисты из числа жителей Грин Хиллз, — и, в первую очередь, нотариус Эллсвуд, — утверждали, что Майк Эммотт правит своей повозкой, словно римской колесницей, и предрекали, что рано или поздно это будет стоить кому-то жизни.

В то утро жизнью едва не поплатился сам Майк Эммотт, потому что незнакомец, вынырнув из тени деревьев, бросился на середину дороги и, размахивая руками, призвал молочника остановить коня.

— Хо! Литлджон, хо! — во все горло завопил Майк, натягивая вожжи. — Хо! Хо!

Но Литлджон, привыкший к ежеутренним скачкам с препятствиями, явно вообразил себя рысаком. Взмыленный, скользя по дороге всеми четырьмя копытами, он сумел остановиться только метров через пятнадцать.