Иногда держался долго, но в конце концов естество брало свое.

В этот раз чувство одиночества стало почти невыносимым, до горечи во рту, и Евгений, сдвинув развешанное белье, долго поливал себя из душа в надежде, что вода смоет с него хоть что-то плохое. Он знал, что надежда эта тщетна, и все равно сидел в ванной, скорчившись, как ребенок в утробе матери.

⁂

Прошло три дня, прежде чем Яна набралась смелости и постучалась в кабинет Крутецкого. Ноги подгибались от страха, но Максим Степанович не только не прогнал ее, но, наоборот, даже встал и провел внутрь, как почетного гостя.

Усадил на маленький диванчик с готической деревянной спинкой и спросил, не хочет ли она чаю или кофе.

– Нет, нет, спасибо, – засмущалась Яна, выпрямив спину, как учила бабушка, – я буквально на секунду, посоветоваться.

– Ах, вот и наступил в моей жизни возраст, когда красивые молодые дамы заглядывают только по деловым вопросам, – сказал Максим Степанович с тонкой улыбкой.

Яна совсем зарделась. Крутецкому не больше сорока, и выглядит он так, что молодые дамы прибегут, только свистни. Высокий и статный брюнет с породистым лицом, он к тому же еще прекрасно одевался и рядом с потертыми следователями, часто небритыми, в грязных растоптанных ботинках, в допотопных брюках из синтетики, выглядел, честно говоря, как новенький космический корабль на фоне парка тракторов убыточного колхоза.

– Так что вы хотели спросить, Анечка?

– Вы не знаете, где я могу ознакомиться со статистикой по пропавшим несовершеннолетним за последние пять лет?

Крутецкий присвистнул:

– Ого какой у вас замах! Не ожидал, Анечка, не ожидал… Надо полагать, это по делу ребенка, как бишь его… – Максим Степанович нахмурился, – Иванченко, если не ошибаюсь?

Яна кивнула.

– Будь я суровым наставником, непременно помог бы вам, чтобы вы копили как положительный, так и отрицательный опыт, но, пожалуй, избавлю вас от напрасной работы и сэкономлю время, которое вы потратите с гораздо большей пользой, чем бессмысленное перебирание цифр.

– Почему бессмысленное? – прошептала Яна.

Крутецкий опустился рядом на краешек дивана и с сочувствием заглянул ей в глаза:

– Полагаю, вы с помощью цифр хотите доказать, что ребенок стал жертвой маньяка?

Поколебавшись, Яна кивнула.

– Ах, Анечка, мне бы сейчас ваш энтузиазм, комсомольский задор! – Крутецкий засмеялся. – Только, увы, статистика чаще прячет зло, чем его изобличает. Тело – да, скажет о многом, а абстрактные цифры в данном случае – нет. К сожалению, наш город второй по величине в стране, соответственно, и показатели такие, что ни один самый трудолюбивый маньяк на них не повлияет. Если бы мы могли задать хотя бы еще один параметр… Например, географию, что вот в таком микрорайоне пропадает в три раза больше детей по сравнению со средним показателем. Или наблюдается рост исчезновений среди учеников одной школы.

– Вот я и хотела посмотреть… – прошелестела Яна.

Легонько хлопнув ее по коленке, Максим Степанович встал и прошелся по своему просторному кабинету, такому же холеному, как и сам владелец. У Мурзаевой вечно дым коромыслом, творческий беспорядок, китель брошен на спинке стула, полные пепельницы ощетинились окурками, как противотанковые ежи, а в кабинете Крутецкого настоящий начальственный лоск. На двух высоких окнах маркизы, по стенам грамоты в рамочках, двухтумбовый письменный стол со слоновьими ногами и бронзовыми вензелями, на нем массивная чернильница из мрамора и хрусталя и фирменный ежедневник в мягкой кожаной обложке, такие не продаются в канцелярских магазинах, а вручаются избранным.