Покидал чужой берег Атаулин без грусти и сожаления, хотя и отдал ему десять лет, а в жизни взрослого человека это немалый срок, и на море смотрел, выискивая силуэт "Льва Толстого", тоже без слез на глазах, без комка в горле. Атаулин, сорока пятилетний мужчина, которому по выправке и энергии можно было дать на десять лет моложе, принадлежал к тому типу людей, для которых работа -- все, и они в ней -- в родной стихии. Чтобы выразить себя, им нужен простор, масштабы, самостоятельность, и во имя этого они жертвуют порой всем: личной жизнью, свободным временем, комфортом и прочими благами, хотя, если поразмыслить, на самом деле ничем они не жертвуют --работа, успех дела для них и есть все.

На Западе таких работников называют технократами, они двигают вперед материальную сторону жизни, и с них за это спрос крутой. И если они не кланяются в пояс каждому лютику-цветочку в поле, не льют слезы при виде опадающего по осени платана и не числятся большими поклонниками камерной музыки, то общество к ним особых претензий не предъявляет: быть гармоничной личностью -- дело частное, но знать свое дело до тонкости -- изволь! Конечно, и швец, и жнец, и на дуде игрец -- это замечательно, да в жизни, к сожалению, такие на все руки мастера редки.

И здесь, в Африке, руководителей подобного ранга именуют менеджерами, подразумевая тех же самых технократов,-- в умении и мастерстве им не откажешь, знают свое дело не хуже западных фирмачей. Не один крупный заказ потеряли известные строительные фирмы, как только наши начали строить на континенте. Потому что строить надо не только быстро, но и с гарантией. А в строительстве крупных гидроэлектростанций и металлургических комбинатов конкурентов у нас оказалось и того меньше. Оттого и уезжал Атаулин спокойно: все, что он строил, сделано на совесть, надолго, можно было срок гарантии и вдвое увеличить. Уезжал, не преисполненный особой гордости за содеянное, хотя построенным можно было гордиться: и качеством, и количеством. Он делал то, что мог и должен был делать,-- в этом заключался смысл его жизни. Может быть, где-то в душе и теплилась гордость, но и гордость эта была особого свойства, лично-профессиональная, что ли,-- за какие-то чисто инженерные удачи в работе...

...Как ни всматривался Атаулин, ни на причалах, ни на подходе "Льва Толстого" не было, и таксист высадил его у диспетчерской порта, где ему любезно разъяснили, что теплоход пришвартуется через два часа на восьмом причале.

О том, что стоянка шестичасовая, Атаулин знал: лайнер брал на борт в Касабланке питьевую воду, продукты, а туристов ожидала четырехчасовая экскурсия.

Атаулин оставил вещи в автоматической камере хранения и вышел на портовую площадь. Солнце уже припекало, но здесь, у воды, еще чувствовалась утренняя прохлада,-- к тому же садовники поливали из шлангов клумбы и газоны, -- и неожиданно остро пахло землей и садом. Под яркими матерчатыми тентами за пластиковыми столиками завтракал, судя по униформе, технический персонал. В этот ранний час запах крепкого кофе витал над всей громадной площадью порта. Запах этот дразнил, притягивал. Атаулин за годы жизни в Африке тоже пристрастился к кофе, хотя когда-то был уверен, что вряд ли есть напиток более приятный, чем хороший чай. Присев под тент, взял чашечку кофе с бокалом ледяной воды и Атаулин. За чашкой кофе он подумал, что хотя и не раз бывал в Касабланке, по-настоящему города так и не видел: все дела, дела, и дни были расписаны по минутам, а тут целых восемь часов до отплытия теплохода!

"Устрою-ка и я себе экскурсию",-- весело решил Мансур Алиевич и махнул рукой проходившему неподалеку такси.