Они устраиваются, как могут. Это водится за ними ― выпутываться из чего-нибудь без греха.

Россия ― страна неразрешимых арифметических задач. Например, повар императора получает сто рублей в месяц и из этих ста рублей обязан платить своим помощникам. У него два помощника; первому он отдает сто пятьдесят рублей, второму ― сто двадцать!

Мы проехали около ста лье по степям и единственное, что нашли на последней станции, было немного уксуса и двадцать яиц! 

Примечательное явление в этом крае ― долголетие мух. В ноябре, словно летом, мы увидели мух. Мухи ― одно из бедствий России. Когда рассказывают, что в наших хорошо содержащихся домах нет мух, русские не верят.

Хотя небо было серым, а утро туманным, воздух стал теплым; чувствовалось, что больше и больше мы выдвигаемся к югу.

Мы выехали de Korkarichnaja [из Горькоречной] на рассвете. С нами было десять человек эскорта и воинское знамя ― воинское знамя Святого Георгия. Это когда полк отличается в массе, и не могут наградить всех его солдат, им вручают Знамя Святого Георгия. Знамя удваивает денежное содержание полка, как крест удваивает жалование солдата. Очевидно, благодаря приросту почета и достатка, наши люди были лучше одеты и более веселы, чем каждый из тех, кого мы уже видели. Их полная парадная форма ― красная, с серебряными галунами патронташа [газырей] ― стоит пятьдесят рублей.

Тремя днями раньше была остановлена почтовая карета; два казака ранены, один убит. 

Один человек из нашего эскорта сражался против нас в Крыму и рассказал соратникам о шестизарядном пистолете, что они сочли неправдоподобным.

Он обратился к Калино, чтобы тот спросил нас, не существует разве во Франции такого расточительного оружия. У меня был именно такой револьвер; я его показал этим людям и произвел шесть выстрелов, один за другим.

Всю первую половину дороги револьвер был предметом обсуждения и восхищения всего эскорта. Потом, когда мы приблизились к оврагам, словесная джигитовка прекратилась, двух человек отправили вперед, чтобы обследовать дорогу, двух других оставили позади, и шестеро со знаменем окружили три экипажа. С отъездом нас предупредили: держать оружие наготове. Наш калмык, который со своим верблюдом мало беспокоился относительно кабардинцев и чеченцев, уехал раньше, чтобы поохотиться вдоль дороги.

Для наибольшей безопасности охрана из двенадцати человек была выдвинута на три или четыре сотни шагов от дороги, на холмы, откуда можно просматривать всю равнину и броситься, куда необходимо.

При ружейных выстрелах наших людей и, главным образом, по напоминанию от часового, который прохаживался перед дверью, казаки вышли из помещения поста, построились в шеренгу и салютовали оружием своему знамени.

К полудню, без происшествий, мы прибыли à Touravnovski [в Тарумовку]. Опасность миновала, Тарумовка ― станция перед Кизляром.

Прежде чем расстаться, я приготовил последний сюрприз нашему эскорту ― мое ружье от Лефоше [Lefaucheux]. Никогда они не видели ружья лучше, чем от Лефоше, как и револьверов.

Полет куропаток-турачи обрывался в кустарнике; я сошел с тарантаса и направился к ним; они вырвались оттуда. Я убил одну и подбил другую; но мне удавалось так быстро менять патроны, что едва она пробежала десяток шагов, как я послал ей заряд третьего выстрела из ружья.

Казаки спрашивали меня тогда, трехзарядное ли у меня ружье, наподобие моего шестизарядного револьвера. О ружье я сказал, что оно стреляет непрерывно, и показал казакам сам механизм. В нем помещалось двенадцать патронов, но, принося их в жертву, я оставил в станице след, который, верю в это, не изгладится из памяти никогда.

 Мы нашли нашего калмыка à Touravnovski [в Тарумовке] с тремя куропатками-турачи. Только там ему разрешалось расстаться с нами. Он попросил у меня справку, удостоверяющую, что он хорошо выполнил возложенную на него миссию. Это мне представлялось более чем справедливым.