– Вам недолго осталось, – ответил он. – Вы всегда очень интересовались, господа, кто я таков? Вы даже полагали, что я еврей… Нет, я – швед! Только бы довести крейсер до Мурмана, и меня вы больше не увидите. Меня давно ждет моя родина, а вашему всероссийскому кабаку я более не слуга!

Появился Ветлинский, поправил свечечку в руках мертвеца.

– Я не хозяин здесь, – заметил он резко. – Но коли старший офицер крейсера, истинный хозяин кают-компании, предпочитает не вмешиваться, то я вынужден нарушить традицию нашего флота. Именем старшего офицера крейсера приказываю: господам Федерсону и Вальронду разойтись по своим каютам…

Здесь же, в девонпортских доках, отец Антоний, не спросясь синода, с бухты-барахты вдруг отлучил команду «Аскольда» от православной церкви. И, отлучив накрепко, столь же крепко заперся в каюте, чтобы его не поколотили те, «которые веруют». Власий Труш возглавил делегацию из числа певчих матросов, чтобы уломать строптивого батьку. «Потому как, – рассуждали верующие, – до России ишо далече, а в море иной раз так хватит, что без молитвы прямо труба тебе выходит…»

– Ваше преподобие, – стучался Власий Труш, – вы не пужайтесь. Тута те, которые верующие… Христом-богом просим! Вы о наших-то душеньках подумали?

– Власий Тру-у-уш, – пропела дверь, – узнаю тебя по гласу твоему смердящему… Изы-ы-ыде!

– Меня-то за што? – убивался Труш. – И меня отлучили? Ну, отец Антоний, прямо скажу – нехорошо вы себя ведете. Кто вам палубу в прошлом месяце красил? Церковь-то – как картинка!

Дверь распахнулась, и отец Антоний, не сходя с комингса, протянул зычным басом, разливая по коридору аромат рома:

– И раба божия Труша Власия, что допрежь сатанинской революции был статьи первой боцманом… о-о-отлу-у-уча-а-а-а-а… А ежели еще раз явишься, – закончил прозой, – то по ноздрям тебе, вот видит бог, так и врежу. Уйди, ананасник!

Большой круглый зал парламента Outer Lobby, в котором депутаты назначают свидания для завтрака, уже был полон: гости, журналисты, политики, дамы.

Вальронд оглядел себя в последний раз перед зеркалом. Вот он, мичман русского флота! Под мундиром – белая пикейная жилетка с косым вырезом, на ней – золотые пуговки; шею подпирает стоячий воротничок; галстук-кисонька; две звездочки на погонах. Ботинки – скрип да скрип, отчаянно сверкая…

Щелкнув крышкой часов, Вальронд сказал Павлухину:

– Ровно час, как и назначено. Пойдем – англичане точны.

Столик для них был заказан заранее. Навстречу морякам поднялся бравый, подтянутый мужчина и сочным голосом пригласил к столу.

Сели. Блеснули седины в голове Макдональда, отразились лучи света на орденах и погонах русских моряков.

– Я вижу, – заметил Макдональд Павлухину, – у вас наша медаль.

– Да, он получил ее от вас, – ответил Вальронд, – за храбрость… еще в Дарданеллах!

– У вас тоже наш орден?

– И у меня, – сказал Вальронд, – ваш орден, а это – от японцев. Орден «Священного Сокровища».

Макдональд, и без того часто привлекавший к себе внимание, теперь словно бросал вызов парламенту – парламенту, в ресторане которого сидели два моряка революционного русского крейсера.

Вальронд шепнул Павлухину:

– Доешь бекон… Дохлый, но все равно – неудобно.

У гальванера лицо собрано в складки – от внимания к лидеру. Павлухин смотрел прямо в рот Макдональду, который вдруг поднялся над столом и закончил свою речь громким возгласом:

– …Ex Oriente lux!

– Что он сказал сейчас? – спросил Павлухин сквозь шум зала.