– Корова! – заорали все разом. – Назад! Вниз! Пулей! И новый матрос брякнулся к ногам боцмана.

– Собери свои мослы, – сказал Труш. – Раскидался тут…

– Матрош второй штатьи штрафной Ряполов..:

– А за что – штрафной? – навострился боцман.

– Жа политику поштрадал…

– Ну, пойдем, «штрадалец». – И Труш крепко взял его за ухо.

Вся палуба комендоров так и осела в дружном хохоте:

– Ай да штрадалец! Повели голубя… Теперь ему до конца службы из гальюна не выбраться!

Отправив Ряполова в писарскую, боцман столкнулся с Быстроковским и, сделав преданнейшее лицо, пожаловался:

– Ваше благородие, ну прямо сладу нет с ыми… С эфтой вот палубой, где из носовой «хлопушки» живут. Волки прямо, а не люди. Так и шпынят, так и шпынят. И слова им не скажи!

– Хорошо, боцман. Я передам Вальронду, чтобы унял своих оболтусов. Носовой плутонг, и правда, избаловался…

Лейтенант Корнилов, розовощекий юноша, вывел на прогулку своего красавца дога Бима: собака после ночи наделала на палубе, и лейтенант задиристо крикнул:

– Эй, пентюх! Подбери… – первому попавшемуся матросу. Этим «пентюхом» оказался трюмный Сашка Бирюков.

– Ваше благородие! – с хитрецою ответил трюмный. – Вот наделайте вы здесь любую кучу, и Сашка Бирюков уберет. Потому как человек, оно же понятно. А после собаки – никак не могу.

– Будешь убирать? – осатанел молодой лейтенант.

Но трюмный уже стремительно провалился в машинный люк. Корнилов потом с возмущением говорил Быстроковскому:

– Роман Иванович, это черт знает что! Машинные совсем разболтались. Я ему говорю – одно, а он, подлец, прямо в глаза мне смотрит. И по глазам вижу – дерзость, дерзость, дерзость!

– Хорошо, Владимир Петрович, – ответил старший офицер. – Я скажу Федерсону, чтобы подтянул своих механисьёнов…

Павлухин тем временем, сдав наружную вахту, направился к фитилю – на бак крейсера. Там, возле кадушки, наполненной водою, можно было курить. Но куряк в этот ранний час не было. Только кондуктор Самокин, поставив ногу на край обреза, пытался прикурить от угасающего фитиля.

– Что нового? – спросил он Павлухина.

– Да так… ничего. Жарко вот будет!

– Да, будет. Верно. Ну?

– Матрос тут такой… Ряполов, говорит – за политику.

– Врет, сволочь! – ответил кондуктор. – Я уже узнавал от писарей. Сидел за подлость. От таких подальше… – И поманил Павлухина к себе поближе. – Шифровка была ночью, – сообщил осторожно. – На Балтике негладко. Там наши работают…

– Ну? И что?

– Вот и спрашивали «Ваньку с барышней» – как у нас?

– А как у нас? – засмеялся Павлухин.

Самокин оглядел рейд, заставленный кораблями. Бросил окурок в кадушку, и он зашипел, погаснув.

– Сам знаешь, как у нас… Пока только двое. Эсеры да анархисты, вроде Шурки Перстнева, нас пополам перекусят. А собирать начнут – перепугают. И твою башку, Павлухин, на мою секретную часть жеваным хлебом приклеят…

Англичане проснулись ровно в семь. Кажется, они даже не позавтракали. А сразу – шарах! – по туркам из главного калибра. Многопудовые чемоданы с шорохом пронеслись над эскадрой.

Союзный флагман поднял сигнал, обращенный к «Аскольду»:

ДОЛГО ЗАВТРАКАЕТЕ!

– Зато мы раньше всех встали, – обиделся Иванов-6.