Изабелла молчала.

– Итак, – сказал Франческо, – что будем делать?

Она посмотрела на него.

– Как вы думаете, – спросила она со странным выражением, – мог бы священник счесть меня сейчас за умирающую?

– Без сомнения. Вам недолго осталось жить.

Она подошла к скамеечке, служившей ей для молитвы, опустилась на колени и закрыла лицо руками.

Франческо не мешал ей молиться. Он был набожен, причащался каждое утро, и хотя совершенные им преступления не отягощали его совести, мелкие грешки заставляли его иногда подумывать о спасении души.

Вскоре Изабелла поднялась с колен и посмотрела брату прямо в глаза.

– Вы дали слово, что Орсини перестанут пытать, если я подпишу признание.

– Да, именно так.

– Вы дали мне слово сейчас, в это самое мгновение.

– Я не отпираюсь. Почему вы настаиваете?

Она посмотрела на распятие, висевшее над скамеечкой, и сказала, подчеркивая каждое слово:

– Я сейчас просила господа бога, чтобы он вас отправил в ад, если вы нарушите обещание.

Франческо побледнел. По тогдашнему поверию молитва умирающего обладала особо действенной силой.

– Я дал вам слово, – вымолвил он с трудом.

Она присела к столу, набросала на бумаге несколько строк и протянула листок брату.

Франческо пробежал его глазами, спрятал у себя на груди и направился к двери. На пороге он остановился и сказал ледяным голосом:

– Напрасно вы подписали это признание. Орсини держался очень мужественно: он умер бы, ничего не сказав.

– В этом я уверена.

– Зачем же вам было в таком случае подписывать собственный приговор?

Она смерила его долгим взглядом и сказала, не повышая голоса:

– Поверьте, я буду счастлива покинуть мир, в котором есть такие братья, как вы.

Эти слова оказали на Франческо необычайное действие. Казалось, внезапно упала бесстрастная маска, прикрывавшая его черты. Лицо его исказилось, нижняя губа затряслась, он был не в силах вымолвить слово. «Неужели это чудовище способно что‑то чувствовать?» – подумала герцогиня с удивлением. Таково было ее последнее впечатление от встречи с братом. Он вышел, ничего более не сказав ей.

Франческо был смертельно усталым. Беззвучным голосом велел он палачу развязать узника и до прибытия Браччано содержать его в приличных условиях. В те времена в Италии брат считал себя не менее оскорбленным, чем муж, распутством сестры, но в то же время кодекс чести предоставлял окончательную расправу мужу. Только в том случае, когда муж не мог или не хотел отомстить обоим преступникам, брату следовало вмешаться, дабы кровью смыть пятно со своего имени.

Войдя в свою молельню, Франческо поддался мгновенной слабости: он пожалел о том, что случилось несколько часов назад; лучше бы он ушел из спальни Изабеллы, не обнаружив своего присутствия. Но тотчас он ужаснулся этой слабости. «Как! – подумалось ему. – Я притворился бы, что не знаю?» Перед ним неотступно стояло прелестное лицо Изабеллы, приподнявшей занавесь, чтобы войти в комнату. «Нет, нет! – промолвил он, содрогнувшись от непонятного ему самому страха, и упал на колени, закрыв лицо руками. – О боже! Пусть она умрет! Пусть умрет! И пусть всему этому придет конец!»

Помолившись, он несколько успокоился и написал длинное письмо Браччано в своей излюбленной нравоучительной манере. К посланию он приложил исповедь герцогини и показания ее служанок. В заключение он советовал зятю принять это известие с подобающей твердостью и не медлить с отмщением за поруганную честь. Совет этот был дан в таких выражениях, которые, судя по тому, что они дошли до нас, видимо, поразили современников.