— Нет, — сопротивляется отец. — Тут она больно хорошенькая.

Меттерних переводит взгляд с картины на меня, и я краснею.

— Но он требует максимального сходства! — только и говорит он.

— А как он узнает? — возражает Мария. — Он же ее никогда не видел!

— Ваши величества, этот человек может нагрянуть в Вену хоть завтра, хоть через неделю, хоть через месяц. И что он подумает, когда увидит эрцгерцогиню и поймет, что его провели? Пожалуйста, подберите что-нибудь, что не вызовет у него подозрений.

— Выбирайте тогда сами, какой больше нравится, — предлагает отец. — Только давайте быстрее, и закончим говорить об этом человеке.

Меттерних кланяется.

— Дело касается и вашей супруги, ваше величество. Он же затребовал портреты всех членов монаршей семьи. Если есть картина, которую вы предпочитаете…

— Да. Самую дешевую. И вообще: не вздумайте посылать ему портреты в золоченых рамах. — Отец задерживается в дверях, потом обводит комнату взглядом. — Вот эту, — решает он и показывает на незавершенный портрет Марии на моем мольберте. Я уже изобразила ее черные глаза, маленький, изящный ротик и пышные кудри, обрамляющие ее головку. Правда, платье еще предстоит закончить, но в целом едва ли кто станет спорить, что отец сделал удачный выбор.

— Когда, думаете, он будет готов? — интересуется князь Меттерних.

Я чувствую, как опять начинают гореть щеки.

— Дней через пять. Может, семь.

Скрестив руки на груди, он разглядывает полотно. Затем поворачивается ко мне.

— Да у вас талант!

Неожиданный интерес к моей персоне заставляет меня испытать неловкость.

— Ничего особенного. До Марии мне далеко.

— И давно вы рисуете?

— Три года.

— А сколькими языками владеете?

— К чему этот допрос? — вмешивается отец, возвращаясь в комнату.

— Да так… — поспешно отвечает князь Меттерних. — Обыкновенное любопытство.

Но когда он снова поворачивается ко мне, я вынуждена сказать правду:

— Шестью.

Он расплывается в довольной улыбке.

— Одаренная, как и полагается габсбургской эрцгерцогине.

Глава 2. Полина Бонапарт, княгиня Боргезе

Дворец Фонтенбло, Франция

Октябрь 1809 года

Перед тем как встретиться с ним, я стою перед зеркалом и, по обыкновению, поражаюсь собственной красоте. Нет, не такой красоте, как у Жозефины. У этой женщины только и есть, что большие коровьи глаза и пышная шевелюра. Я говорю об утонченной красоте, как у мраморных изваяний Бартолини. Мне двадцать девять, и можно было бы предположить, что красота уже начала увядать. Но это не так: моя талия все так же стройна, а поскольку рожала я только один раз, то и грудь по-прежнему высока и упруга. Я верчусь перед зеркалом, чтобы разглядеть свой греческий наряд со спины. При свечах он восхитительно прозрачен.

— Поль! — зову я, и мой камергер мгновенно является.

Это мой самый верный союзник, мой несгибаемый телохранитель. Когда семь лет назад я нашла его в Сан-Доминго, я дала ему новое имя, сходное со своим. Теперь, после обретения независимости, они называют свое государство Гаити. Но для французов эта колония навсегда останется Сан-Доминго.

— Он здесь? — спрашиваю я.

— В холле, ваше высочество.

— И как выглядит?

Поль со мной честен.

— Вид несчастный.

Стало быть, Жозефина явилась, и разговор состоялся.