Так он сделал и сейчас. Пук лучины вспыхнул ярким огнем и осветил весь доменный корпус. Литухи притащили большой железный лом и принялись им долбить доменный «глаз».

После нескольких ударов показалась красная струйка расплавленного чугуна и поплыла в приготовленные формы, рассыпая кругом яркие искры.

Для обыкновенной чугунной болванки приготовлены были постоянные формы, тоже из чугуна, где расплавленный чугун и застывал.

Получалось что-то вроде чугунных поленьев. Для мелких отливок расплавленный чугун уносили в особых железных котлах в формовочную.

— Ничего, — проговорил дядя Ипатыч, когда все формы наполнились жидким чугуном, шипевшим и рассыпавшим искры. — Старуха напрасно посердилась.

Ванька погасил свою лучину и дремал, прислонившись к теплой стене домны. Он сотни раз видел картину выпуска чугуна и не мог уже любоваться великолепной картиной.

Дядя Ипатыч при каждом выпуске впадал в какое-то ожесточенное настроение и кричал на рабочих без всякого толка. Все к этому привыкли и не обращали на него внимания, а меньше всех, конечно, Ванька.

Но вдруг все стихло. Ванька открыл глаза и онемел: перед ним стоял сам «Карла» и, грозя пальцем, говорил:

— Ти спишь… а? Ти падешь в чугунка… а? Ти сваришься, как маленькая рибка… а?

Вместо ответа Ванька стрелой бросился к выходу и исчез в дверях, как испуганная летучая мышь. «Карла» обернулся к Ипатычу и спросил:

— Что с ним?

— А значит, мал… дурашлив… испугался, значит…

Ванька, выскочив на мороз, сразу очнулся и, как белка, взобрался по лестнице на самый верх домны.

— Эк тебя носит, востроногого! — удивились рабочие.

Ваньке сделалось совестно за собственное малодушие, и он не сказал, что «Карла» под его домной. Он погрелся около огня и прилег на лавочку. В тепле его опять начал одолевать мертвый сон. Но ему не удалось заснуть и на этот раз, потому что послышались быстрые шаги и вошел «Карла» в сопровождении дяди Ипатыча.

— А, ти здесь?.. — проговорил «Карла», когда Ванька соскочил со своей лавочки. — Ти меня боишься? Хорошо, я тебе задам… О, я самый сердитый человек!

«Карла» присел на лавочку и заставил Ваньку сесть рядом с собой.

— Так боишься меня? — спрашивал он, выколачивая трубочку о каблук сапога.

— Боюсь… — по-детски произнес Ванька.

Это признание заставило «Карлу» улыбнуться. Набивая свою трубочку, он спросил уже другим тоном:

— У тебя есть мать?

— Как же, есть… — ответил за Ваньку дядя Ипатыч. — Значит, родная сестра мне приходится.

«Карла» смотрел на перебегавшие в пепле доменной печи синие огоньки и точно думал вслух:

— У меня тоже есть мать… там… далеко… Она постоянно думает обо мне и ждет, когда я вернусь… да. Когда я уезжал в Россию, она так горько плакала… Да, мать… Она говорила мне быть честным, справедливым, добрым.

Он говорил ломаным русским языком, но все его отлично понимали.

— Да, там далеко прекрасная страна… — продолжал «Карла». — Там умеют работать… Все работают… Мой отец был таким же доменным мастером, как Ипатыч. Я с детства вырос под домной, как Ванька… И так же хотел постоянно спать, как Ванька… Наша семья была большая, и отцу было очень трудно.