— Какая суть? — снова беспорядочно закричали лимитрофы. — Какая суть, если тут сплошной обман.

— Прошу точнее, — напомнил Гриша.

— Точнее, — снова взял слово уполномоченный лимитрофов, — точнее вот: перед прудом кто-то поставил шлагбаум и мы не смогли проехать машинами…

— Пешком можно, — подсказал Гриша.

— А пешком — нас заставили покупать билеты на право ловли рыбы в пруде. Три рубля билет.

— Наверное, так решило правление колхоза, пруд принадлежит им, заметил Гриша.

— А рыба где? — закричали лимитрофы. — Неделю ловим, каждый день платим по три рубля — и хотя бы тебе рыбий глаз!

— За рыбу я не отвечаю, — объяснил Гриша. — Что же мне — нырять в пруд и нацеплять вам на крючки карпов?

— Дело в том, — угомонив своих, сообщил старший лимитроф, — что там нет никакой рыбы вообще. Не запускали еще и мальков. Мы были в конторе колхоза, там ничего не знают. Вы, как представитель власти, отвечаете за то, что у вас происходит. Найдите того человека и…

Но искать никого не пришлось, потому что открылась дверь и собственной персоной встал на пороге Рекордя в новеньком джинсовом костюме, покручивая вокруг пальца ключики от отцовского «Москвича».

— Вот он! Вот! — кинулись к нему лимитрофы с намерениями далеко не ангельскими, но Рекордя отмахнулся от них, будто от мух, и через их козырьки спросил Гришу:

— Что нужно здесь этим дармоедам?

— Это ты продавал им билеты на ужение? — спросил Гриша.

— Не билеты, а лицензии.

— Так в пруде еще нет рыбы.

— А какое мне дело? Я уполномоченный добровольного общества охотников и рыбаков. У меня жетон. Имею право на все водоемы местного значения реализовать лицензии. А у этих есть какие-нибудь документы? Почему они в рабочее время сидят возле нашего пруда? Вызови милицию, пускай пошерстит их малость!

— Да оно и в самом деле, — сказал Гриша. — Товарищи, прошу предъявить…

«Товарищи» попятились к дверям.

— Дружнее, дружнее, — подбадривал их Гриша, — да не к дверям, а сюда, ко мне. Или, может, вы того?.. Может, вы в самом деле лимитрофы?

— Лимитрофы? — крикнул кто-то из рыбаков. — Что это такое? Это оскорбление! Мы!..

— А кто же вы такие? — засмеялся им вслед Гриша, а Рекордя посоветовал: — Исчезни и больше не попадайся мне на глаза.

— У меня — жетон!

— Исчезни вместе с жетоном и с дружком своим Беззаботным! Я еще в район позвоню!

— Подумаешь, начальство! — пробормотал Рекордя, вертя ключиками уже не от себя, а к себе.

Ганна Афанасьевна принесла еще ворох бумаг, и Грише уже было не до Рекорди.

Он углубился в официальные бумаги и только теперь наконец спохватился: что же это с ним, и как, и почему? Сон или смех, смех или сон, и откуда на него такое наваждение?

Бумаги ужаснули его количеством, размерами, угрожающим тоном, загадочностью, а более всего — ненужностью. Белые и синие, красные и рябенькие, узенькие и широкие, как стол, тонкие до прозрачности и жесткие, как обложки, разграфленные и разрисованные, с главами и параграфами, с пунктами и подпунктами, с правилами и исключениями, срочные и длительного действия, однодневные и рассчитанные на перспективу; бумаги с требованиями, напоминаниями, предупреждениями, вопросами и призывами, просьбами и угрозами. И все это сыпалось на головы мизерного аппарата (председатель и секретарь!) сельского Совета от организаций доминирующих и контролирующих, регулирующих и координирующих, перворазрядных и подчиненных, консультативных и декларативных, престижных и странных…

Смех и горе! Гриша хотел подбежать к окну, чтобы вдохнуть свежего воздуха, но вовремя вспомнил о босой оппозиции.