Потрясающий грохот и вой раскололи, казалось, землю и заглушили мои последние слова, так что я и сам их почти не расслышал. Я чувствовал, как кровь отливает у меня от сердца и как я буквально холодею.

И я добавил вслух:

— Если только можно заснуть в этом аду…

— Товарищ Жан!

Женя подошла ко мне вплотную и подняла на меня почти умоляющие глаза:

— Товарищ Жан! То, что я предлагаю, — это единственное. Этот план совсем не фантастичен, я его вполне продумала. Не теряйте драгоценного времени. Не злоупотребляйте вашим правом единоначальника. Подумайте хорошенько. В крайнем случае созовите производственное совещание. Я утверждаю, что мой план вполне реален.

— Женя! — воскликнул я. — Двадцать метров воды! Даже не воды, а рассола! И потом снаружи еще больше метра вверх! Вы понимаете, что вы предлагаете? Кто в состояния проделать это? Кто возьмется за это?

— Я! Я! Только я это смогу сделать, — с жаром, почти захлебываясь от волнения, — говорила Женя, прижимая руки к груди… — Только я! Я маленькая… Я смогу пройти под разделительной стенкой башни… никто больше не сможет… Здесь все крупные мужчины, а там проход всего лишь в сорок сантиметров… Я привяжу что-нибудь тяжелое к ногам, чтобы побороть плотность рассола… Я, как камень, пролечу на дно. Это ведь один момент. Я хороший пловец. Вы не знаете — я брала призы на Ангаре.

Я был оглушен этим страстным потоком. Мало того, надо признаться, она захватила меня своей убежденностью, своей верой, своим энтузиазмом. Ее план стал уже казаться мне действительно выполнимым.

Мое сопротивление стало ослабевать, мои возражения делались все более неуверенными. Но прежде чем окончательно сдаться, я сказал, что хочу выслушать мнение производственного совещания.

На совещании после краткого, но бурного обсуждения все пришли к заключению, что проект Жени хотя и очень опасный, но при данных обстоятельствах единственно возможный. Лишь один Бойцов яростно и до конца восставал против того, чтобы поручить Жене его осуществление. Он говорил, что это недопустимо, что задача не по ее силам, что только ему нужно поручить это дело, что, наконец, транспортер в его ведении и это его право и его обязанность идти исправлять транспортер. Когда Женя, волнуясь и нервничая, указала ему, что он не пролезет в узком проходе под разделительной стенкой, он вытянул вперед свои узловатые руки и сказал, что он достаточно силен, чтобы даже на глубине двадцати метров двумя-тремя ударами лома расширить проход.

Нам, восемнадцати мужчинам, участникам этого совещания, было горько и стыдно посылать на это рискованное дело Женю, такую маленькую, такую хрупкую на вид. И все же мы не видели другого выхода. Все другие проекты, которые выдвигались на совещании, например, вылезть наружу через фрамугу или через вентиляционные трубы и спуститься по веревочной лестнице, были явно безнадежны: как отыскать, откопать, обследовать и чинить транспортер в такую сумасшедшую погоду, при такой чудовищной глубине снега!

Одним словом, через пятнадцать — двадцать минут наша маленькая Женя стояла перед входом в конденсатор, одетая в каучуковый скафандр водолаза поверх теплофицированного костюма. Она была трогательна — со своей стройной маленькой фигуркой, порозовевшим сквозь желтизну счастливым лицом и радостными блестящими глазами.

Вокруг ее пояса от катушки, разворачивавшейся у нас, тянулись электрические провода, по которым шел ток в теплофицированный костюм, у пояса висел набор необходимых инструментов и небольшой электрический фонарь, к ногам была привязана легко развязываемым узлом стальная пластина весом в пять-шесть килограммов.