|
Он недоумевал, что ему нужно, и бесцеремонно отделался от него. И вдруг ему ясно вспомнилось, как однажды утром он встретил священника, выходящего из конторы Гедига, и каким нелепым ему показался этот визит. А это утро с Гедигом! Он никогда не забудет его. Он никогда не забудет, как он был удивлен, когда хозяин вместо того, чтобы сразу углубиться в дело, задумчиво посмотрел на него и потом с беглой улыбкой отвернулся к бумагам на столе. Он словно и сейчас слышит, как Гедиг, уткнувшись носом в бумаги, роняет удивительные слова, прерываемые сиплым дыханием:
— Слышал… часто заходите… весьма почтенные дамы… знал отца очень хорошо… уважаемые люди… самое лучшее для молодого человека… устроиться… Лично, очень рад слышать… дело решено… Справедливое вознаграждение заслуг… Хорошее дело, хорошее… И он поверил! Какая доверчивость! Что за осел! Гедиг знал отца. Еще бы. Все остальные, вероятно, тоже знали; все, кроме него. Как горд он был, думая, что Гедиг благосклонно интересуется его судьбой! Как горд он был, получив приглашение Гедига провести с ним — на правах друга — несколько дней в его деревенском домике, где он мог встретить людей, людей с положением! Винк позеленел от зависти. Да, он поверил, что это хорошее дело, и взял девушку, как подарок судьбы. Как он кичился перед Гедигом своим отсутствием предрассудков. Старый негодяй, должно быть, смеялся в кулак над дурацкой доверчивостью своего служащего. Он женился на девушке, ничего не подозревая. Откуда ему было знать? Был какой-то отец, — многие знали его, говорили о нем. Тощий человек безнадежно смешанной крови, но, по-видимому, без каких-либо других недостатков. Темные родственники появились позднее, но он, — свободный от предрассудков, — не обращал на это внимания, потому что их смиренная зависимость от него дополняла его торжество. Ах ты Боже мой! Гедиг нашел легкий способ кормить эту нищенскую толпу. Он спихнул бремя своих юношеских приключений на спину своему служащему; и пока тот работал на хозяина, хозяин его обманывал; украл у него самую душу. Виллемс женился. Он принадлежал этой женщине, что бы она там ни делала! Он поклялся на всю жизнь! И этот человек посмел сегодня утром назвать его вором! Проклятие! — Пустите, Лингард! — крикнул он, пытаясь резким движением освободиться от зоркого моряка. — Дайте мне пойти и убить этого… — Нет! — пыхтел Лингард, крепко держа его. — Ты хочешь убить его? Сумасшедший. Стой, теперь не уйдешь! Успокойся, говорят тебе! Они усиленно боролись; Лингард медленно теснил Виллемса к перилам. Под их ногами мол гудел, как барабан, в ночной тиши. Ближе к берегу, спрятавшись за большие ящики, сторож — туземец наблюдал за их боем. На следующий день он рассказал своим друзьям, с чувством спокойного удовлетворения, что видел ночью, как два пьяных европейца дрались на молу. Здорово сцепились! Они дрались без оружия, как дикие звери, как водится у белых людей. Нет, никто никого не убил, а то была бы возня и пришлось бы доносить по начальству. Откуда ему знать, из-за чего они дрались? Белые люди в таком состоянии дерутся без причин. Уж Лингард начинал бояться, что ему не совладать с яростью молодого человека, как вдруг почувствовал, что мышцы Виллемса слабеют, и воспользовался этим, чтобы последним усилием прижать его к перилам. Они оба молчали, тяжело дыша, тесно сблизив лица. — Ладно, — произнес наконец Виллемс. — Не ломайте мне спину об эти проклятые перила. Я буду спокоен. — Ну, вот и одумался, — с облегчением сказал Лингард. — С чего это ты так рассвирепел? — спросил он, ведя его к концу мола; все еще, ради осторожности, держа его одной рукой, другой он достал свисток и громко и протяжно свистнул. |
