Трое суток тишины и покоя в уютной камере я воспринял как прекрасную возможность выспаться. Получилось даже немного отъесться, потому как местные служители закона явно остерегались испытать на себе вновь воздействие Тишины, а стрелять в меня им определенно запрещали. Но всё хорошее имеет свойство заканчиваться, поэтому, сильно заскучав, я вновь принялся баловаться со своим даром.

Через час пришли вооруженные, но дрожащие и кровоточащие люди, которые открыли камеру и попросили меня уйти. Просьба была не искренней, уйти мне предложили всего лишь в душевые, после которых меня уже встречал Уокер, привезший несколько парадных комплектов одежды.

Мне предстояла аудиенция с императором Японии.

Принимали нас в небольшом, но очень светлом помещении, которое, как я понял, предназначалось для очень личных и не совсем официальных встреч. Любовь японцев к пустым комнатам у меня всегда встречала недопонимание — зачем нужно столько пустого места? Чтобы встать после неудачных переговоров, сразу имея полную свободу для маневра и фехтования? Эта комната ничем почти не отличалась от большинства — чуть больше света, чуть дороже сорта лакированного дерева, чуть старше полотна с иероглифами…

И император. Он тоже был в наличии. Как и его охрана, состоящая сплошь из вооруженных холодным оружием пользователей техник. Мазнув по людям взглядом, я попробовал прикинуть, сколько из них носят фамилию Цурума, но… не нашел никаких общих черт с Шино.

Кейджи Таканобу был почти копией своего брата, только суше, жилистее и строже. Знаменитые семейные залысины ему шли куда больше, чем министру авиации, делая облик японца хищным и строгим. Рейко верноподданно трепетала, уткнув макушку в сложенные перед собой ладошки. Я подивился тому, что она вообще оказалась способна выполнить подобный поклон — там же грудь должна мешать? Может ее того, подменили?

А, нет, скорее съежилась от восторга лицезрения главного японца мира. Судя по многообещающим взглядам, которыми меня ранее одаряла мандражирующая коротышка, это была именно она собственной выспавшейся персоной. Хотелось даже поспорить на что-нибудь с Эйлаксом, что Рейко найдет способ как-нибудь переиграть всё так, что я в конечном итоге останусь и виноватым, что ее украли и чуть не выдали замуж, попутно оплодотворив, но я все-таки надеялся, что меня после (или во время) аудиенции казнят, а с сероволосой будет разбираться уже кто-нибудь другой.

Шутка, конечно… но я уже забыл, когда не видел в шутках здоровой такой доли правды.

Сперва царственное внимание было уделено Рейко. Я лишь скромно сидел и слушал, как по-отечески Кейджи рад такой подданной, как она его восхищает, как ему безмерно жаль, что целых шесть сотен лет нация ждала такого момента, но вот — дождалась, сам момент прекрасен и удивителен, все в восхищении. Девушка реагировала правильно, излучая сплошь дрожь, трепет и обожающие взгляды, часто сменяемые глубокими поклонами со втягивающейся грудью.

— «А за улыбками и поклонами — готовность бить насмерть и уворачиваться от ударов», — почти интимно прошептал Эйлакс.

— «Культура, воспитавшая воинов, мнящих себя инструментами, далека от прямоты», — философски ответил я ему.

Сидеть было… скучно. Вообще все делать скучно, если ты ничего хорошего от будущего не ждешь. Именно так и спивались многие английские работяги, не находящие в себе смелости вступить в банду. Тягостное ожидание безрадостной неизвестности и страх смерти — рецепт билета на самое дно жизни. Впрочем, откуда малограмотному человеку воспитать в себе достоинство пустить вовремя себе пулю в лоб?

— Иеками-сан, — с легкой улыбкой прожурчал Кейджи, — Нам с Эмберхарт-куном предстоит долгий разговор. Наедине. Есть ли у тебя ко мне какие-нибудь просьбы или пожелания?

— Никаких, тэнно! — вновь выполнила фокус Рейко, — Покорнейше благодарю вас за оказанную честь!

И… они оба замерли.