За столом, положив голову на руки, сидел Зампер. Он, кажется, даже не услышал вошедшего Грунера. И лишь когда Грунер подошел совсем близко, он поднял голову. Глаза были опухшие, красные. Или он плакал?

— Что случилось? — спросил Грунер. — Почему вы не открываете мне дверь?

— Они пошли на все условия, — неуверенно выдавил Зампер.

— Что произошло?

— Правительство согласилось подписать все условия Колля. Уже к концу года произойдет полное объединение страны, — сказал, тяжело Зампер. — У нас с вами больше нет нашей страны, — герр Грунер. Германской Демократической Республики больше не существует.

— А куда делись все наши сотрудники? — не сообразил Грунер.

— К нам позвонил из постпредства ФФРГ какой-то клерк и приказал всем явиться к постоянному представителю ровно в шесть часов. Вот наши туда и поехали.

— Как «поехали»? — нахмурился Грунер. — Все бросили работу и поехали в их представительство?

— Конечно. Все понимают, что нашей страны больше нет. Теперь произойдет объединение и двух представительств. Каждый из них хочет уцелеть в Нью-Йорке. Поэтому поехали все.

— И наш постпред тоже?

— Он в Вашингтоне, у нашего посла.

— А остальные? Неужели Майснер тоже поехал? — не поверил Грунер.

— Он агитировал всех остальных, — вздохнул Зампер. — Никогда бы не подумал, что люди способны так измениться. Вы ведь помните, каким неистовым поборником идеи был Майснер. Ведь он был секретарем нашей парторганизации. А сегодня сам опечатал кассу и запер всю партийную документацию в своем сейфе. Говорит, никогда не верил в этот хонеккеровский социализм.

— Вот сукин сын, — беззлобно заметил Грунер, — а вы почему не поехали? Из-за меня?

— Я… я не могу, — сказал Зампер, — не из-за вас. Хотя я обязан передать вам конверт. Но не из-за вас. Просто я не могу. И не хочу. Меня слишком многое связывало с той, уже несуществующей страной. Вы ведь знаете, Грунер, стоя вступил в партию еще во время войны. Потом мы вместе с русскими восстанавливали Берлин. Я был совсем молодым человеком. Я не могу изменять своим принципам. Это не для меня.

— Поэтому вы сидите здесь, — понял наконец Грунер. — Шли бы лучше домой.

— Мне позвонила Марта, — вздохнул старик, — она боится за нашего сына. Он работал в «Штази». Что сейчас будет, Грунер? Они наверняка все останутся без работы? Или их посадят в тюрьму?

— Не знаю, — угрюмо ответил Грунер, вспомнив о собственной судьбе, — я ничего не знаю. Во всяком случае, при любом варианте событий не следует сидеть здесь и плакать. Идите лучше домой. Или примите реальность, как это сделал Майснер.

Старик покачал головой. Потом медленно поднялся, подошел к своему сейфу, открыл его и достал запечатанный конверт.

— Это для вас, — протянул конверт и, не удержавшись, спросил: — А вы не поедете к этим типам, в их постпредство?

— Я подумаю, — сквозь зубы ответил Грунер.

Он вышел из кабинета, не забыв захватить с собой чемоданчик. Прошел к своей комнате. Открыл и вошел внутрь. Закрыл дверь и прислонился к ней, словно боясь, что кто-то может войти. Он закрыл глаза. Этого следовало ожидать. После того как осенью прошлого года пала Берлинская стена, все стало окончательно ясно. Его государство было обречено на заклание.