— Короче, — говорит Нолан, — так я и очутился здесь. Я подумал, что могу быть полезным. Я знаю, как функционирует ДАС, чего хотят эти люди и почему эти арийские идеи у них привились. Я был одним из них, я знаю, что делает их такими податливыми, почему они на это ведутся.

Маслоу говорит:

— Это очень интересно. Что, если вы позвоните нам через несколько дней? Миссис Кейлен и я, наши сотрудники тем временем подумаем, как лучше использовать ваш опыт…

Так они говорят дамам-волонтерам, которые готовы лизать конверты и обзванивать возможных благотворителей? Столько стараний, а Нолан так и не донес до них свою мысль.

— Не знаю, как это сказать, но я не могу туда вернуться. Уйти из ДАС — это не то же самое, что выйти из бойскаутов. Я не могу ждать вашего звонка в шинной мастерской, где работал и где работают ребята из ДАС, — чтобы кто-нибудь там крикнул: «Эй, Нолан, тебя к телефону. Вахта всемирного братства». Эти люди вас не отпускают. Они не очень любят… дезертиров. Один такой в Вайоминге ушел из ДАС. Они его отыскали и отрезали три пальца на ноге. Они меня выследят — вот что я хочу сказать. Я рискую жизнью. Если узнают, что я был у вас…

Только услышав себя, Нолан осознал, что это правда. Если Реймонд узнает, где он, ему конец. Станет Реймонд его разыскивать? Наверное. Раньше или позже. Нолана мороз пробирает по коже, и он хочет, чтобы его страх передался другим…

— То есть, я говорил уже, люди, которых я знал в ДАС, не так уж склонны к насилию. Но они всегда в шаге от того, чтобы действительно разбивать головы. Малейшее оскорбление, одно грубое слово от человека другой религии или расы — им только этого и надо было бы, чтобы устроить катавасию. Они всегда завидовали, когда слышали про тех, кто поджег синагогу или что-нибудь такое. Или подбили какого-то одиночку-психа расстрелять кучу народа.

Поджечь синагогу. Расстрелять. Тут Нолан рискует. С одной стороны, он не хочет показать им, что принять его опасно и он такого риска не стоит. С другой стороны, он надеется, что этот элемент угрозы будет вызовом для них и они захотят доказать, какие они крутые. Он смотрит на Бонни и Мейера. Бонни побледнела. По Мейеру трудно понять, как он к этому отнесся.

Маслоу говорит:

— Мы будем осторожны. Не станем звонить вам на работу.

— Мы можем позвонить вам домой, — говорит Бонни.

Неужели она до сих пор не поняла?

— Я жил на диване в гостиной у двоюродного брата, — говорит Нолан. — Нет у меня дома. Я бездомный. — Он ловит себя на том, что повысил голос. — А это может причинить неудобства. Боюсь даже, они могут узнать, что я заходил на ваш сайт с компьютера брата.

— Они могут подумать, что вы изучали врагов, — говорит Маслоу.

— У них мозги не так устроены.

Дело осложняется деталями, от которых остались пробелы в его истории. Полторы тысячи долларов, пикап. Содержимое аптечки Реймонда.

— Мне нужно что-то вроде федеральной программы защиты свидетелей. Конечно, не такой… сильной. Мне идею подала «Доброта незнакомцев».

Что ему это может удаться, Нолана действительно убедили книги Маслоу. Прямо с первой строки: «Эта книга о том, как человека укрывали и спасали мужественные люди с совестью». Во второй книге есть разговор Маслоу с японским дзен-буддистом, где они сходятся на том, что история — это палка, которой Бог лупит тебя по голове. И есть еще новая книга — Нолан ее не читал, а прочел только краткое содержание на «Амазоне» — о том, что обращаться надо к каждому отдельному человеку, к каждому сердцу, по одному. Прочитанного ему было достаточно, чтобы понять: Маслоу замахнулся на святость.