Где это Винсент вычитал? Значит ли это, что каждые пять минут она должна решать, стоит ли о чем-то спорить и надо ли заметить, что не надо говорить «латиносы».

— Не думаю, что это непременно так, — говорит она.

— Слушайте, в их культуре не очень-то распивают шампанское с текилой, когда muchacho становится maricon’ом, так?

— Думаю, да.

— Ну, вот, — говорит Винсент.

— Но среди латиноамериканцев много голубых.

— Все больше и больше, — говорит Винсент. — Это пугает.

После паузы Бонни говорит:

— Можно задать вам вопрос?

— Конечно, — говорит он. — Но проблеймо.

— Как случилось, что вы вступили в ДАС? — Бонни понимает, что сует нос куда не следует. Они, в сущности, только что познакомились. Но она знает также — по опыту общения с детьми, — что в машине, когда смотришь на дорогу, не встречаясь взглядом с собеседником, это иногда самая удобная ситуация для затруднительного разговора. А полюбопытствовать надо. Надо выяснить, с чем она имеет дело. Она не так уж надеется услышать правду — даже если он сам ее знает.

Винсент поднимает стекло — отгородиться от басов сальсы. В кабине сразу становится жарко. Он опускает стекло.

— Извините за кондиционер, — говорит Бонни. — Я собиралась его починить, но кто бы подумал, что он сейчас понадобится? Ведь только апрель…

— Глобальное потепление, — говорит Винсент. — А я и ненавижу кондиционеры. Читал, что эти охладители — прямо чашечки Петри для респираторных вирусов.

Бонни не отступает:

— Так вы говорили, почему вступили в ДАС?

Глядя вперед, Винсент говорит:

— У меня был тяжелый период.

Тяжелый период. Сейчас он скажет, как он страдал от заниженной самооценки и как его третировали в детстве.

— У многих бывают тяжелые периоды. И они не…

— Тяжелые, как в книге Иова, — говорит Винсент. — Я потерял работу, меня бросила девушка. На работе у меня была… неприятность, чуть до суда не дошло, но, к счастью, обошлось.

Какая неприятность? Какой суд? Бонни напоминает себе спросить позже.

— И вы присоединились к обществу ненавистников?

— Правильно. Слушайте… если у вас по-настоящему тяжелый период, и кто-то сказал вам что-то такое, что все поставило на места и сделало осмысленным?

Да, у Бонни он был. И она пошла работать к Мейеру. Но это не то же самое, что вступить в ДАС.

Чувство причастности, объяснение, как устроен мир — конечно, этого все желают. Когда Бонни пытается понять, как человек становится нацистом, — другого объяснения она не находит. Но обращение обращению рознь. Важно, в кого ты превращаешься, что ты делаешь, во что веришь. А во что верил Винсент Нолан? Чем помогло ему убеждение, что евреев надо убивать, а афро-американцев отправить обратно в Африку? Если он в это верил. Или верит. Есть ли способ вежливо об этом спросить?

— Да и не на расовой ненависти там замешано. Я говорил — больше на ненависти к правительству. У меня в семье были неприятности с Налоговым управлением США.

— Что произошло? У вас провели проверку? Поэтому вы вступили в ДАС? — Бонни слышит, что вопрос прозвучал резко, и уже сожалеет об этом.

Винсент повернулся к ней, и, к счастью, движение на дороге остановилось, потому что Бонни не в силах отвести от Винсента взгляд. Словно они так давно знакомы, что она может смотреть ему в глаза, не мигая. Хотя лицо его попорчено, посечено годами гнева, разочарования, скукой и дружбой с алкоголем, вид у него мальчишеский.