Нолан выходит, Мейера нет, и он снова задумывается о шкафчике с лекарствами; но тут Маслоу зовет его из соседней комнаты. Кабинет Мейера, интимно-мужественный, в темных тонах, роскошно обставлен женой-шопоголиком так, как могло присниться Ральфу Лорену во сне перед поллюцией.

— Хотите выпить? Как я понял, красное вино не пошло.

У Мейера в кабинете свой бар. Хорошая жизнь!

— Вообще-то, если глоток текилы, это было бы чудесно.

Чудесно, хотя, пожалуй, неразумно. Нолан думает, что может рискнуть. О нем так заботятся — и Бонни, и теперь Маслоу. Они не дадут ему утонуть в этих акульих водах. И жене Мейера он, похоже, приглянулся. Ему придется с кем-то разговаривать. Рюмка текилы его подтянет и, может даже обнаружит, где там плавают в его сосудах молекулы кодеина.

— Извините. Кажется, у нас нет текилы…

Теплая улыбка Мейера вызывает досаду. Нолан издает жужжащий звук. «Ой. Неправильный ответ». Конечно, у них нет текилы. Погляди вокруг. Еврей не пьет. Еврей боится потерять над собой контроль. Сейчас — неуместная мысль. Но немножко снимает напряжение.

— Может быть, шотландского? — спрашивает Маслоу.

— Замечательно. — Нолан терпеть не может шотландского. Но благодарно заглатывает виски, пока Маслоу ведет его к окну, и они стоят там плечом к плечу, наблюдая за тем, как ползет по Ист-Ривер баржа с мусором.

Маслоу говорит:

— Мы еще о стольком не успели поговорить.

Примерно такты говоришь девушке. Заигрывает Маслоу? У Нолана поднимается к горлу комок тошноты. Может быть, от кодеина? Нолану очень хочется верить, что от кодеина.

— Да, наверное, — соглашается он.

— Неделя была сумасшедшая, — говорит Маслоу. — Я занимаюсь очень неблагодарным делом. Вы, возможно, знаете, в Иране арестован видный карикатурист, друг.

— Это ужасно, — говорит Нолан. — Я, кажется, слышал об этом.

— Не знаю, что нам удастся сделать. Пока мы ничего не добились. Как всегда, остается только делать звонки и надеяться на лучшее. На это уходит масса времени. К тому… — Мейер умолкает, потом вдруг спрашивает: — Вы читали Диккенса?

Вот что нравится в нем Нолану. Старик никогда не подумает, что Нолан не умеет читать или не читал классиков. А может быть, это Бонни сказала ему о Достоевском — настолько была этим удивлена.

— Нет, — говорит Винсент. — Не могу сказать, что читал. Хотя подождите. Мы в школе проходили «Повесть о двух городах». Надо бы мне попробовать еще раз.

Что-то зацепило внимание Нолана — огонек на том берегу реки. Кто-то ему сигналит? Нет, это солнце отразилось от окна.

— Бонни вам, конечно, сказала, — говорит Мейер, — мы очень ценим вашу помощь.

В другой жизни это означало бы отлуп. Мы ценим вашу помощь, но, к сожалению… Здесь, однако, не то. От пейзажа вдруг затошнило. Нолан закрыл глаза. Примерно так он, бывало, чувствовал себя, когда не мог проехать по мосту.

— Бонни Кейлен — сокровище, — говорит Маслоу.

Нолан открывает глаза и видит, что Маслоу ждет от него реакции.

— Она очень хороший человек. — Нолан с ней не спит, если спрашивают об этом. А может быть, не об этом. Бонни в самом деле хороший человек.

— По-моему, вы и Бонни прекрасно поработали с этой журналисткой из «Таймс».

Вы и Бонни? Бонни сказала хоть слово? Это Нолан потел, как лошадь.

— Спасибо.