— Не то чтобы верю, — говорит Дэнни. — Во всяком случае, не в старика с бородой…

— Это твой окончательный ответ?

— Да вроде да.

— Верно! — восклицает Винсент. — Я тоже. В этом нет смысла. Но я верю, что есть божественный порядок и план. Что у всего есть причина и цель, хотя мы не всегда их понимаем. И все же, честно тебе признаюсь, всякий раз, когда Маслоу заговаривает о вере, меня в дрожь бросает. Впрочем, у него-то, думаю, есть причины верить. Во-первых, потому что с ним это сработало. Во-вторых, потому что, как он говорит, иначе этого не объяснить.

Невероятно, думает Дэнни. Этот парень здесь без году неделя, а уже цитирует Мейера. Как мама.

— Ты ведь знаешь, — говорит Винсент, — что в мире есть два вида людей? Ты ведь это понимаешь?

— Те, кто верит в Бога, и те, кто не верит? — соображает Дэнни.

— Неверно! Би-ип! — Винсент подражает гудку в телевикторине. — Те, кто бегут навстречу любому дерьму, которое на них валится. И те, кто от него убегает.

Дэнни знает, из каких он сам. И только надеется, что Винсент не догадывается. Хотя сегодня вечером… он же пошел к двери, когда услышал разговор шофера с Винсентом. Еще не поняв, кто там. Может, это гормоны играют? Мама говорит, тестостерон. Он слышал, как она говорит каким-то чужим людям, что живет в перенасыщенной тестостероном атмосфере. Это она так убого хвастается. Дэнни терпеть не может ее шуток про его гормоны. Тем более что в глубине души он боится, что их недостаточно.

Винсент кидает Дэнни книгу про Гитлера.

— Тебе она нужнее, чем мне.

Он устраивается на диване поудобнее. Уж не намек ли это, что Дэнни может идти?

— Приятная комната, — говорит Винсент. — Удобная. Так это сюда вы, парни, сматываетесь вечером после ужина?

— Это была папина комната, — говорит Дэнни.

— Я догадался. Вот почему это у вас с мамой вроде как демилитаризованная зона. Она сюда почти не заходит.

— Ей она никогда не нравилась. Даже когда папа здесь жил. Она телевизор недолюбливает. Если ты еще не заметил.

— Так в чем там дело? С твоим папой? Почему они расстались?

Кем он его считает? Как у него наглости хватает? Впрочем, Дэнни понимает, как можно об этом спросить, откуда любопытство. Итак, какие у Дэнни варианты? Первое — сказать Винсенту, чтобы не лез. Второе — сделать вид, что он не знает. Третье — держать себя в руках, мол, ничего особенного, нормальный вопрос. Четвертое — сказать правду и вывалить этому чужаку-скинхеду все семейные тайны.

— Не знаю, — отвечает Дэнни. — Странная история. Мой папа спутался со своей…

— Вот как, — говорит Винсент. — Что-то мне так и подсказывало.

— Что именно? — спрашивает Дэнни.

— Флюиды. Так вы с ним хоть иногда видитесь?

— Мы с ним часто видимся.

— То есть…

— Иногда через выходные. Кроме тех, когда он на вызовах или дежурит в больнице. Маме так даже нравится. Она бы предпочла, чтобы мы вообще не проводили время с папой и Лорейн, Шлюшкой-Лорюшкой. Которой мы тоже не очень-то нужны.

— Понятно, — говорит Винсент. — Шлюшка-Лорюшка. А про меня ваш папа знает?

— Не знаю. — Наверное, лучше было ответить «да». Да, чмо расистское, мой папа знает, кто ты такой и где живешь, он все про тебя знает, и, если ты что себе позволишь, он тут же примчится и тебе покажет.

Дэнни вдруг сам поражается тому, что не рассказал о нем папе.