Русов откашливается.

— Я вдруг понял, что вполне мог что-то упустить из виду. Есть риск двинуться в неправильном направлении — например, назначить не те анализы. В случае, имеющем такое значение для… для больницы, мы не можем допустить ни малейшей оплошности.

И ведь у него хватает совести говорить это с таким видом, будто именно Андрей отказывается думать о благе всего коллектива! Андрей в ответ смотрит на него без всякого выражения. Русов опускает глаза.

— Например, — бормочет он, — например, вспомните хотя бы тот случай с селезенкой девочки.

Сейчас он унижается, но как же он возненавидит Андрея, когда все это закончится. Нет худшего врага, чем человек, которому однажды пришлось умолять вас о помощи.

С другой стороны, что, если Русов и впрямь что-то просмотрел? Он педантичен, но ни на шаг не отступает от инструкции. И если он отдает себе в этом отчет, возможно, он не так самонадеян, как кажется… В таком случае он делает именно то, что нужно в данной ситуации: сверяется с мнением коллеги.

— Вы мне до сих пор так ничего и не рассказали о ребенке, — говорит Андрей.

Русов снова откашливается. Рука его тянется к карману с сигаретами, но тут же безвольно опускается вдоль тела. Он в упор смотрит на Андрея ничего не выражающим взглядом.

— Я подумал, что для вас будет лучше рассмотреть этот случай с чистого листа.

Поднявшийся ветер шевелит кроны лип.

«Помедли с ответом, — шепчет Андрею внутренний голос. — Не ввязывайся в это. По крайней мере, не сию же минуту». Он понимает, что настал момент, который может бесповоротно изменить всю его жизнь. Вероятнее всего, ему не удастся устраниться от этого дела. Если оставить все прочее в стороне, все равно есть больной ребенок, который нуждается в наилучшем лечении. Что, если Русов опять ошибся?

Но Андрей должен думать об Анне и Коле.

В памяти всплывают их лица. Аня сосредоточенно хмурится, собрав лоб в тугие морщинки, но поднимает глаза, видит его, и ее лицо проясняется и разглаживается. А Коля! Высокий, худющий, узкоплечий, потому что все еще растет. Вот он сидит, корпит над домашним заданием, а в следующую минуту вскакивает и бросается через всю комнату, заметив под столом мышь. Или, делая вид, что заметил, Коля хочет кота, а Аннушка не в восторге от этой идеи.

Коля на пороге между детством и взрослостью, уже не ребенок, но еще не мужчина.

Сердце Андрея все так же учащенно колотится. Что бы ни случилось, их это не должно коснуться.

Но Русову тоже не нужны неприятности. Любой на его месте, понимая, что его загнали в угол, повел бы себя подобным образом. Он достаточно компетентен и добросовестен, но сейчас напуган до ужаса.

— Так как, осмотрите мальчика? — спрашивает Русов.

— Его карта у вас с собой?

Коллега медлит.

— Это был лишь предварительный осмотр, вы же понимаете. Я не делал анализов. Не было возможности поставить диагноз. Мальчика привезли сегодня ночью с определенными симптомами, и это все. На скорой, — добавляет он, как будто эта совершенно неважная подробность может все объяснить.

В ту же секунду Андрею все становится ясно. В карту вписали лишь необходимый минимум сведений.

— Но вы должны были назначить анализы. Наверняка вы обдумали, что может потребоваться.

— Я не хочу влиять на ваше обследование.

Ах, вот оно что! Андрей чувствует отвращение. Даже здесь, во дворе, где их точно никто не подслушивает, его так называемый коллега не проговорится.