Гавриил Державин. Изображение Фелицы
Рафаэль[1]! живописец славный, Творец искусством естества! Рафаэль чудный, бесприкладный, Изобразитель Божества! Умел ты кистию свободной Непостижимость написать — Умей моей богоподобной Царевны[2] образ начертать.
Изобрази ее мне точно Осанку, возраст и черты, Чтоб в них я видел и заочно Ее и сердца красоты, И духа чувствы возвышенны, И разума ее дела — Фелица, ангел воплощенный! В твоей картине бы жила.
Небесно-голубые взоры И по ланитам нежна тень Сквозь мрак времен, стихиев споры Блистали бы, как ясный день; Как утрення заря весення, Так улыбалась бы она; Как пальма, в рае насажденна, Так возвышалась бы стройна.
Как пальма клонит благовонну Вершину и лице свое, Так тиху, важну, благородну Ты поступь напиши ее. Коричными чело власами, А перлом перси осени; Премудрость и любовь устами, Как розы дышат, изъясни.
Представь в лице ее геройство, В очах величие души; Премилосердо нежно свойство И снисхожденье напиши. Не позабудь приятность в нраве И кроткий глас ее речей; Во всей изобрази ты славе Владычицу души моей.
Одень в доспехи, в брони златы И в мужество ее красы[3], Чтоб шлем блистал на ней пернатый, Зефиры веяли власы; Чтоб конь под ней главой крутился И бурно брозды опенял; Чтоб Норд седый[4] ей удивился И обладать собой избрал.
Избрал, и, падши на колена, Поднес бы скиптр ей и венец[5]; Она, мольбой его смягченна И став владычицей сердец, Бесстрашно б узы разрешила Издревле скованных цепьми, Свободой бы рабов пленила[6] И нарекла себе детьми.
Престол ее на скандинавских[7], Камчатских и златых горах, От стран таймурских до кубанских Поставь на сорок двух столпах; Как восемь бы зерцал стояли Ее великие моря; С полнеба звезды освещали, Вокруг — багряная заря.
Средь дивного сего чертога И велелепной высоты В величестве, в сияньи Бога Ее изобрази мне ты; Чтоб, сшед с престола, подавала Скрыжаль заповедей святых[8]; Чтобы вселенна принимала Глас Божий, глас природы в них.
Чтоб дики люди, отдаленны[9], Покрыты шерстью, чешуей, Пернатых перьем испещренны, Одеты листьем и корой, Сошедшися к ее престолу И кротких вняв законов глас, По желто-смуглым лицам долу Струили токи слез из глаз.
Струили б слезы и, блаженство Своих проразумея дней, Забыли бы свое равенство И были все подвластны ей: Финн[10] в море бледный, рыжевласый Не разбивал бы кораблей, И узкоглазый гунн жал класы Среди седых, сухих зыбей.
Припомни, чтоб она вещала Бесчисленным ее ордам: «Я счастья вашего искала, И в вас его нашла я вам; Став сами вы себе послушны. Живите, славьтеся в мой век И будьте столь благополучны, Колико может человек.
Я вам даю свободу мыслить И разуметь себя ценить, Не в рабстве, а в подданстве числить, И в ноги мне челом не бить. Даю вам право без препоны Мне ваши нужды представлять, Читать и знать мои законы И в них ошибки замечать.
Даю вам право собираться И в думах золото копить, Ко мне послами отправляться И не всегда меня хвалить. Даю вам право беспристрастно В судьи друг друга выбирать, Самим дела свои всевластно И начинать и окончать.
Не воспрещу я стихотворцам Писать и чепуху и лесть; Халдеям, новым чудотворцам[11], Махать[12] с духами, пить и есть; Но я во всем, что лишь не злобно, Потщуся равнодушной быть, Великолепно и спокойно Мои благодеянья лить».
Рекла — и взор бы озарился Величеством ее души, Хаос на сферы б разделился[13] Ее рукою, — напиши. Чтоб солнцы в путь свой покатились И тысящи вкруг их планет; Из праха грады возносились, Восстали царствы — и был свет.
Изобрази мне мир сей новый В лице младого летня дня; Как рощи, холмы, башни, кровы, От горнего златясь огня, Из мрака восстают, блистают И смотрятся в зерцало вод; Все новы чувства получают, И движется всех смертных род.
Представь мне лучезарны храмы И ангелов поющих лик, И благовонны фимиамы Как облака б носились в них; И чтоб царевна, умиленна, Вперя свой взор на небеса, Слезами зрелась окропленна, Блистающими, как роса.
Как с синей крутизны эфира Лучам случится ниспадать, От Вседержителя так мира Чтоб к ней сходила благодать, И в виде счастия земного Чтоб сыпала пред ней цветы, И купно века бы драгого Катилися часы златы.
Чтоб видел я в рога зовущих Там пастухов стада на луг; На рощах липовых, цветущих Рои жужжащих пчел вокруг; Шумя, младых бы класов волны Переливались ветерком, Граненых бриллиантов холмы Вслед сыпались за кораблем.
Чтобы с ристалища мне громы И плески доходили в слух[14], И вихрем всадники несомы Поспешно б натягали лук И стрелу, к облакам пущенну, Пересекали бы другой; И всю в стязаньи бы вселенну Я пред Фелицей зрел младой.
И зрел бы я ее на троне[15] Седящу в утварях царей: В порфире, бармах и короне, И взглядом вдруг одним очей Объемлющу моря и сушу Во всем владычестве своем, Всему дающу жизнь и душу И управляющую всем.
Чтоб свыше ею вдохновенны Мурзы, паши и визири, Сединой мудрости почтенны, В диване зрелись как цари[16]; Закон бы свято сохраняли И по стезям бы правды шли, Носить ей скипетр пособляли И пользу общую блюли.
Она б пред ними председала, Как всемогущий царь царей, Свои наказы подтверждала Для благоденствия людей. Рекла б: «Почто писать уставы, Коль их в диванах не творят?[17] Развратные вельможей нравы — Народа целого разврат.
Ваш долг монарху, Богу, царству Служить, и клятвой не играть; Неправде, злобе, мзде, коварству Пути повсюду пресекать; Пристрастный суд разбоя злея, Судьи враги, где спит закон, — Пред вами гражданина шея Протянута без оборон».
Представь, чтоб глас сей светозарный, Как луч с небес, проник сердца, Извлек бы слезы благодарны, И все монарха, и отца, И Бога бы в Фелице зрели, Который праведен и благ; Из уст бы громы лишь гремели, Которы у нее в руках.
Соделай, чтоб судебны храмы Ее лугами обросли, Весы бы в них стояли прямы И редко к ним бы люди шли; Чтоб совесть всюду председала[18] И обнимался с ней закон, Чтоб милость истину лобзала И миру поставляла трон.
Представь, чтоб все царевна средствы В пособие себе брала Предупреждать народа бедствы И сохранять его от зла; Чтоб отворила всем дороги Чрез почту письма к ней писать[19], Велела бы в свои чертоги Для объясненья допускать.
Как молния, ее бы взоры Сверкали быстро в небесах, Проникнуть мысли были скоры И в самых скрытнейших сердцах; Чтоб издалече познавала Она невинного ни в чем, Как ангел бы к нему блистала Благоволения лицем.
Дерзни мне кистию волшебной Святилище изобразить, Где взора смертных удаленной Благоволит Фелица быть; Где тайна перстом помавает И на уста кладет печать, Где благочестье председает И долг велит страстям молчать.
Представь ее облокоченну На Зороастров истукан[20], Смотрящу там на всю вселенну, На огнезвездный океан, Вещаюшу: «О Ты, Превечный! Который волею своей Колеса движешь быстротечны Вратящейся природы всей!
Когда Ты есть душа едина Движенью сих огромных тел, То Ты ж, конечно, и причина И нравственных народных дел; Тобою царствы возрастают, Твое орудие цари; Тобой они и померцают, Как блеск вечерния зари.
Наставь меня, миров Содетель! Да, воле следуя Твоей, Тебя люблю и добродетель И зижду счастие людей; Да век мой на дела полезны И славу их я посвящу, Самодержавства скиптр железный Моей щедротой позлащу[21].
Да, удостоенна любови, Надзрения Твоих очес, Чтоб я за кажду каплю крови, За всякую бы каплю слез Народа моего пролитых Тебе ответствовать могла И чувств души моей сокрытых Тебя Свидетелем звала».
Представь, чтоб тут кидала взоры Со отвращением она На те ужасны приговоры, Где смерть написана, война Свинцова грифеля чертами[22], И медленно б крепила их, И тут же горькими слезами Смывала бы слова все с них.
Но милости б определяла Она с смеющимся лицом, Златая бы струя бежала За скоропишущим пером И проливала бы с престолу В несчетных тысящах прохлад, Как в ясный день с крутых гор долу, Лучистый с шумом водопад.
Чтоб сей рекой благодеяний Покрылась вся ее страна[23]; Я зрел бы цепь пространных зданий, Где пользует больных она, Где бедных пищей насыщает, Где брошенных берет сирот, Где их лелеет, возращает, Где просвещает свой народ.
Представь мне, в мысли восхищенной, Сходила бы с небес она; Как солнце грудь, в ткани зеленой, Рукой метала семена; Как искры огненны дождились Златые б зерна в снедь птенцам; Орлы младые разбудились[24] И воскрилялись бы к лучам.
Яви искусством чудотворным, Чтоб льды прияли вид лилей, Весна дыханьем теплотворным Звала бы с моря лебедей, Летели б с криком вереницы, Звучали б трубы с облаков, Так в царство бы текли Фелицы Народы из чужих краев[25].
Не позабудь ее представить, Как, вместо алтарей себе, Царя великого поставить Велела на мольбу Орде[26]; Как всюду раздалися клики И громы света по конец: «Предстал нам Зороастр великий, Воскрес отечества отец!»
Изобрази и то в картине, Чтоб сей подобный грому клик В безмерной времени долине, Как будто бы катясь, затих; Фелицы ж славою удвоен, Громчай в потомстве возгласил: «Велик, кто алтарей достоин, Но их другому посвятил!»
Представь, сей славой возбужденны, Чтоб зреть ее цари пришли[27], И как бы древле, удивленны, В ней Соломона вновь нашли; Народ счастливый и блаженный Великой бы ее нарек[28], Поднес бы титлы ей священны; Она б рекла: «Я человек».
Возвысь до облак лавр зеленый, И чтоб он на полях стоял; Под ним бы, тенью прохлажденный, Спокойно Исполин дремал; Как мрамор бела б грудь блистала, Ланиты бы цвели зарей, — Фелица так бы услаждала Полсвета под своей рукой,
И, здравие его спасая, Без ужаса пила бы яд[29]; От твердости ее Смерть злая Свой отвратила б смутный взгляд; Коса ее дала бы звуки, Преткнувшись о великий дух; На небеса воздели б руки Младенцев миллионы вдруг[30].
Супругов чувствы благодарны За оживленье их детей, Как бы пылинки лучезарны, Огнистой от стекла струей Отпрянув, в воздухе сверкали, Являли б пламень их сердец: «Мы зрим в Фелице, — восклицали, — Твое подобие, Творец!»
Изобрази ты мне царевну Еще и в подвигах других: Стоглаву гидру разъяренну И фурий от земель своих[31] Чтобы гнала она геройски; Как мать, своих спасала б чад; Как царь — на гордость двигла войски; Как Бог — свергала злобу в ад.
На сребролунно государство[32] Простри крылатый, сизый гром; В железно-каменное царство[33] Брось молньи и поставь вверх дном; Орел царевнин бы ногою Вверху рога луны сгибал, Тогда ж бы на земле другою У гладна льва он зев сжимал.
Чтобы ее бесстрашны войски, От колыбели до седин, Носили дух в себе геройский, И отрок будто б исполин Врагам в сражениях казался; Их пленник бы сказал о них: «Никто в бою им не равнялся, Кроме души великой их»[34].
Чтобы вселенныя владыки И всяк ту истину узнал: Где войски Зороастр великий Образовал и учреждал, И где великую в них душу Великая Фелица льет, — Те войски горы, море, сушу Пройдут — и им препоны нет.
Чтоб грозный полк их представлялся Как страшна буря вдалеке[35] И Мир в порфире приближался Тогда б к царевниной руке. Она б его облобызала И ветвь его к себе взяла, «Да будет тишина!» сказала, И к нам бы тишина пришла.
Как ангел в синеве эфира И милосердия в лице, Со кротостью в душе зефира С сияньем тихим звезд в венце, Благолюбивая б царевна В день зрелась мирна торжества; Душа моя бы восхищенна Была делами божества.
Из уст ее текла бы сладость И утешала стон вдовиц; Из глаз ее блистала б радость И освещала мрак темниц; Рука ее бы награждала Прямых отечества сынов; Душа ее в себе прощала Неблагодарных и врагов.
Приятность бы сопровождала Ее беседу, дружбу, власть; Приветливость ее равняла С монархом подданного часть. Повсюду Музы, в восхищенье, Ей сыпали б цветы сердец, И самое Недоуменье Ей плесков поднесло б венец[36].
Черты одной красот ей ложно Блюдися приписать в твой век; Представь, каков, коль только можно, Богоподобный человек! Исполнь ее величеств, власти, Бессмертных мудрости даров, Вдохни, вдохни ей также страсти: Щедроту, славу и любовь[37].
И славу моему ты взору Ее представь как бы в ночи Возженну бриллиантов гору, От коей бы лились лучи И живо в вечности играли; На светлу оной крутизну Калифы многие желали — Ползли — скользили — пали в тьму.
Как огнен столп на понте, взорам В горе сей колебался б путь; Фелица бы внушала Хлорам: «Там розы без шипов растут». Мурза б, в восторге, в удивленьи[38], Под золотым ее щитом В татарском упражнялся пеньи И восклицал открытым ртом:
«Бросай кто хочет, — остры стрелы От чистой совести скользят[39]; Имея сердце, руки белы, Мне стыдно мстить, стыднее лгать; Того стыднее — в дни блаженны За истину страшиться зла: Моей царевной восхищенный, Я лишь ее пою дела».
Но что, Рафаэль! что ты пишешь? Кого ты, где изобразил? Не на холсте, не в красках дышишь, И не металл ты оживил; Я в сердце зрю алмазну гору, На нем божественны черты Сияют исступленну взору: На нем в лучах — Фелица, ты!
1789
ПРИМЕЧАНИЯ Впервые — «Новые ежемесячные сочинения», 1789, ч. 41, стр. 63, с посвящением: «Автор Фелицы тебе же, богоподобная, и изображение твое посвятить дергает. Плод усердия, благодарности, покоя и свободы». Без посвящения — Изд. 1798 г., стр. 94. Печ. по Изд. 1808 г., т. 1, стр. 97. Отдельное издание вместе с переводом на немецкий язык, сделанным Коцебу, — Ревель, 1792. В 1789 г. Державин был под судом сената. Ему не оставалось ничего больше, как обратиться к помощи его таланта. Он написал эту оду, был допущен к императрице, однако «место» по службе получил лишь в 1791 г. Основная мысль оды отчасти перекликается с «Разговором с Анакреоном» Ломоносова (заключительная пара стихотворений). |
