Славчик давно ушел в кусты с одеялом и подушкой (пионервожатые выпивали в своем домишке, и оттуда неслись крики и песни), а Вовчик был напряжен до предела.

Начало было нудным: Тоська лопала конфеты, все время перематывала пленку "на самую любимую" - "Мишел, май белл", которую он слушать уже не мог и, видно, ждала начала от Вовчика, а он, злясь и потея от злости, мучительно придумывал, - о чем бы с ней поговорить.

Но тут она взяла инициативу в свои толстенькие, крепкие, красноватые от полнокровия ручки. - Ну, наша вожатиха дает...

И стала длинно рассказывать, как их вожатиха бегает за физруком, а тот плюет на неё с высокого дерева...

Вдруг Вовчик жутко захотел в туалет. Видимо, от волнения. - Я сейчас, - буркнул он и опрометью выскочил из палатки. А когда вернулся, то увидел незабываемое зрелище: Тоська лежала на раскладушке, расстегнув халатик, под которым ничего не было, и оглаживала свои здоровые груди... Полбутылки вина уже не было.

Она посмотрела на него пьяно-туманным взором и сказала. - Ну, давай, а? А то мне идти, вон уж светает...

Когда Вовчик увидел все, он поначалу как-то сильно возбудился и почувствовал, что у него "встал".

Тоська это тоже заметила и хихикнула. - Сам маленький, а вон он какой большой, - и, раздвинув ноги, томно прошептала: ну, иди...

Вовчик, трясясь, стащил треники и попер на Тоську.

Она сама завалила его на себя, и он долго тыкался, как слепой кутенок, пока Тоська не сделала все, как надо, своей крепенькой, бестрепетной ручкой и только было заохала, как у Вовчика все исчезло.

Будто и не было никогда этого большого красного красавца, готового на подвиг.

Тоська двинулась и недовольно промычала. - Ну, ты чего? - Откуда я знаю, - чего?.. - мог бы ответить Вовчик, но вслух сказал, - я сейчас, Тось...

На что Тоська снова промычала. - Скорее, а то сгорю...

Но Вовчик каким-то десятым-двадцатым чувством, - скорее ощущением понимал, что ничего у него не получиться...

Почему?

Он не знал. Просто чувствовал, что ему не нравится потное горячее толстое тело Тоськи, её огромные груди с твердыми теперь шероховатыми сосками, - не нравится все...

Как было хорошо, когда он был один и даже, когда только увидел голую развалившуюся напоказ Тоську...

А вот когда надо было что-то делать с ней - ему и не хотелось, и было противно.

Он ещё пошебуршился на ней, посовал свою загогулинку туда, к Тоське, но она вдруг выскочила из-под него и со слезами на глазах закричала. - Не умеешь, не лезь к красивым девчонкам! Я - ладно! А другая наломала бы тебе! Дурак! Импо!

И, запахнув халатик, Тоська выбежала.

Так получилось у Вовчика с "потерей девственности", которую с дамами он так и не потерял, но, в принципе, сам с собой потерял давно и весьма приятно.

Пару раз он ещё пытался понять, может ли он быть с женщиной, хочет ли он и сумеет ли?

Оказалось: не может, не хочет, не умеет.

Возбуждаясь вначале от вида обнаженной и возбужденной дамы, он, подходя к самому интимному моменту и месту, внезапно терял всю мужественность под стоны или плач, или проклятия, - смотря по темпераменту несостоявшейся партнерши.

И В.Н. прекратил эксперименты, поняв, что ему не дано то, что в принципе, дано каждому мужику.

Но он нисколько не расстроился: ну что ж, он - таков. И, может быть, в этом заложен свой смысл - он свободен, свободен ото всего в мире, потому что самая основная зависимость мужчин и женщин - секс.

Единственное, что он ещё про себя в этом плане понял, - тоже из опыта, - что он возбуждается и продолжает, и заканчивает со всем истинным трепетом тогда, когда со стороны наблюдает сексуальные действа. Они были, пожалуй, поинтереснее и подейственнее, чем одиночные любовные игры с самим собой.

Понял он это в какой-то компании, куда его пригласили в качестве свободного мужчины, жениха, так сказать.