Я истекал кровью, мне было больно. Снова упал — и снова поднялся. Схватил пистолет — но курок только клацнул впустую. У Тома еще оставался один заряженный пистолет. Я нырнул к его телу, опрокинул на землю ударом одного индейца, расшвырял еще троих. Поднявшись с его пистолетом, я выстрелил в кучку индейцев, сгрудившихся передо мной, потом перехватил тяжелый пистолет за ствол и ударил еще одного. Ударил — и сам упал. Надо мной темной тенью возник индеец с копьем. Я отвел удар в сторону, и, схватившись за древко, подтянулся и встал. Они отступили назад, образовав круг, они не сводили с меня глаз, а я, стиснув копье, размахивал перед ними острием.

Они собирались снова двинуться на меня. Я протянул назад руку и, нашарив свой пороховой рог, вытащил пробку и бросил его в огонь. Громыхнул взрыв, клуб огня ударил кверху, и индейцы отскочили подальше.

И тогда Том, который, видимо, был только оглушен, поднялся на ноги и несколько минут мы стояли с ним спина к спине. Я сумел вернуть свой нож, и мы сражались, пробивая себе путь к устью пещеры.

— Барн… я — все… я…

Он снова упал, но я выхватил у него абордажную саблю. Минуту, а то и больше, я удерживал их на расстоянии этим вертящимся, сверкающим, бросающимся вперед клинком, но я слабел.

Я истекал кровью… Мне было больно.

И вдруг я оказался на земле. В груди у меня торчало брошенное издали копье. Я попытался двинуться — и не смог.

Пальцы крепче стиснули нож.

— Ну, подходите, черт вас побери! Чтоб я мог убить еще одного!

Они смотрели на меня и медленно отступали. Я умирал — и понимал это.

И они понимали это тоже.

И вдруг один из них упал на колени и затянул песню смерти.

Мою песню смерти. Он пел ее для меня.

Повернув нож, я протянул его этому индейцу рукояткой вперед.

— Спа… сибо, — сказал я.

Или подумал, что сказал.

— Эб!.. Эбби!.. Я… Я хочу…

Мои пальцы двигались в пыли, шевелились.

Кин… Янс… мальчики и Ноэлла. Нашли ли они тропу, как я? Знают ли они путь, по которому им идти?

Кто выживет, чтобы рассказать историю — нашу историю?

Мои пальцы писали в пыли. Я посмотрел — в глазах у меня все расплывалось.

Я написал: «Дай им завтрашний день…»

Я был мертв, но еще не совсем, потому что почувствовал, как какой-то индеец наклонился и укрыл меня одеялом.

Послышался шорох мокасин… удаляющихся…

Утренний ветер шевельнул уголок одеяла. Заржала лошадь… и на долгое, долгое время наступила тишина.

Долгое время стояли они в молчании, сложив руки. Наконец один сказал:

— Ему пришел конец.

— Вы принесли его волосы?

— Нас было двенадцать. Ушли оттуда четверо. Мы оставили его скальп ему… и второму тоже.

Заговорил другой:

— Мы укрыли их одеялами, потому что они были храбрые люди.

— Он всегда был храбрым, — старик помолчал. — Вы поступили хорошо.

И когда они ушли из вигвама, старик взял щепотку табака и бросил в огонь. А потом проговорил, тихо и печально:

— Кто же остался теперь, чтобы испытывать наших молодых людей? Кто теперь?..