Но солдатики, на лицах которых не проявляется ни единой эмоции, вновь возвращаются на место их то ли подвига, то ли преступления и опять поднимают ввысь палку. Она качается, качается, качается… потом — бацц!

И все сначала: марш-бросок на десять метров, страшный удар, тысячи ледяных осколков.

Мы смотрим с любимой моею зачарованно. Мы держимся за руки. Руки наши горячи.

— Пацаны! — окликаю я солдат. — Погодите… Это… Вот — покурите. Покурите, а то очень страшно.

Я отдаю им всю пачку сигарет. Я сейчас брошу курить. Я еще не понял, что именно я понял только что, но это что-то очень важное.

Мы идем дальше.

Здесь останавливается любимая и говорит:

— Почка!

Одно мгновение я ничего не понимаю: всю зиму я помнил только про печень, при чем тут почка? Откуда?

А, почка. Почка! Почечка. Ароматная. Пахнет. Мы растираем ее между пальцами наших четырех рук. Мы все пропитались весной.

Позади снова обрушивается сталактит. Все хорошо. Все будут живы и счастливы. Даже не станем оборачиваться — мы и так в этом уверены.

Десять лет без права переписки

Так совпало, что в то 8 Марта у нас с женою случился двойной праздник. В этот день мы начали жить вместе, и произошло это десять лет назад.

Мы готовились встретить эту дату неспешно и нежно и приближались к ней со спокойным сердцебиением людей, уверенных в своей силе и правоте. Внутри звучала легкая бравурная музыка. Весенний видеоряд, полный шумных машин и веселых дворовых собак, соответствовал настрою.

Но, как бывало с пленкой в кассетнике, что-то в движении застопорилось, звук поплыл, затем смолк. За два дня до прекрасной даты все вокруг начало расплываться, то теряя краски вовсе, то приобретая новые, но неприятные.

У нас начался грипп.

Эпидемия гриппа уже несколько дней шла по всему городу, и сотни воспаленных, со слезами на глазах людей встречались нам ежедневно в магазинах и в транспорте.

Мы были уверены, что нас минует. У нас же праздник, какой еще грипп? Но тут легкую заразу принесло из садика наше среднее чадо, и всего за день эта зараза своим длинным горячим языком облизала всю нашу семью. Я давно заметил, что детские инфекции — самые привязчивые.

Чадо, впрочем, вскоре выздоровело, а нас с женою словно понесло мутным, розовым и жарким течением.

7 марта, еще не веря, что все так невесело, я пошел в банк напротив дома и снял десять тысяч рублей. На предстоящее веселье.

Пошатываясь, вернулся, стянул свитера и джинсы, упал в кровать.

Вечер прошел в вялой суете. Утро принесло такое ощущение, словно я проснулся в прокисшем рассоле, и этот рассол разогревают до кипятка.

В детской комнате у нас стоит двухъярусная кровать. С трудом умывшись, мы снова улеглись с женой — она на второй этаж, я на первый — и начали набирать температуру.

Детей согнали в большую комнату, где включили трехчасовой диск про Джерри и Тома. До сих пор в ушах стоит эта бодрая духовая музыка, каждый аккорд которой обрушивал в тот день мое сознание.

Набирать температуру оказалось делом вполне увлекательным. Провалявшись в забытьи какое-то вялое количество времени, я тянул руку к подоконнику, где лежал градусник. Замерял, отмечая, что — растет, и передавал градусник на второй этаж, жене.

К обеду наша температура перешла отметку 39,5.

Кашель стал напоминать звук иерихонских труб.

Возможности носоглоток вмещать столько вязкой и легковозобновляемой жидкости оказались просто потрясающими.

Я всерьез решил зафиксировать (для кого только?) процесс своего ухода в иной мир и стал дожидаться того момента, когда начнутся галлюцинации и полная потеря сознания.