«Если и был человек, которого Иоффе положительно не выносил, так это был Сталин… Мы виделись со Сталиным. Встречались, например, в ложе дирекции в Большом театре на премьерах. Сталин появлялся здесь обычно в окружении ближайших соратников, были среди них Ворошилов, Каганович… Держался он этаким простым, славным малым. Очень общительный, со всеми на дружеской ноге, но не было в нем ни единого правдивого жеста. Помню, как встретил он меня первый раз: “А, Мария Михайловна, слышал, слышал…” Вообще Сталин был редкостный актер, способный всякий раз, по обстоятельствам, менять маску. И одна из любимых его масок была именно эта – простой, душа нараспашку парень… Адольф Абрамович великолепно знал эту черту Сталина. Он никогда не верил ему и еще задолго до того, как Сталин обнаружил свое подлинное лицо, уже знал ему цену…»

Эти наблюдения Марии Иоффе довольно точны.

Много писал о личности Сталина Троцкий, который назвал как-то Сталина «самой выдающейся посредственностью в нашей партии». Эта формула потом часто повторялась в кругах оппозиции, хотя она ничего не могла объяснить. Победу Сталина над его соперниками Троцкий объясняет не столько качествами самого Сталина, сколько условиями, сложившимися в СССР в 1923 – 1927 гг. В одной из своих неопубликованных заметок от 4 января 1937 г. Троцкий писал:

«В 1923 или в 1924 г. И. Н. Смирнов, расстрелянный позже вместе с Зиновьевым и Каменевым, возражал мне в частной беседе: “Сталин – кандидат в диктаторы? Да ведь это совсем серый и ничтожный человек”. “Серый – да, ничтожный – нет”, – отвечал я Смирнову. На ту же тему были у меня… споры с Каменевым, который, вопреки очевидности, утверждал, что Сталин – “вождь уездного масштаба”. В этой саркастической характеристике была, конечно, частица правды, но только частица. Такие свойства интеллекта, как хитрость, вероломство, способность играть на низких свойствах человеческой натуры, развиты у Сталина необычайно и при сильном характере представляют могущественные орудия в борьбе. Конечно, не во всякой. Освободительной борьбе трудящихся нужны другие качества. Но где дело идет об отборе привилегированных, об их сплочении духом касты, об обессилении и дисциплинировании масс, там качества Сталина почти незаменимы… И все же взятый в целом Сталин остается посредственностью. Он не способен ни к обобщению, ни к предвидению. Его ум лишен не только блеска и полета, но даже способности к логическому мышлению. Каждая фраза его речи преследует какую-то практическую цель; но речь в целом никогда не поднимается до логического построения. В этой слабости – сила Сталина. Бывают исторические задачи, разрешить которые можно, только отказавшись от обобщений; бывают эпохи, когда обобщения и предвиденье исключают непосредственные успехи: это эпохи сползания, снижения, реакции. Гельвеций говорил некогда, что каждая общественная эпоха требует своих великих людей, а когда таковых не находит, то она изобретает их… Можно применить к Сталину слова, сказанные Энгельсом о Веллингтоне: “Он велик в своем роде, а именно настолько велик, насколько можно быть великим, не переставая быть посредственностью. Индивидуальное «величие» есть в последнем счете – социальная функция».

В этой характеристике, конечно, больше истины, чем в приведенных Троцким словах Смирнова или Каменева. Но и она во многом неточна. Это видно из вывода, который делает Троцкий.

«Если бы Сталин мог с самого начала предвидеть, куда его заведет борьба с троцкизмом, он вероятно, остановился бы, несмотря на перспективу победы над всеми соперниками. Но он ничего не предвидел».

Нет, Сталин не остановился, даже если бы он заранее знал, какой ценой достанется ему победа над его противниками и его почти ничем не ограниченная власть.