Боюсь, что в этот вечер я уже не в силах писать. Я спрячу это послание в шкатулке из ноги слона, которая через два дня будет отправлена в Ваш музей наряду с иными любопытными предметами. Надеюсь, что с Божьей помощью мне удастся завершить это послание завтра.

13 июля 1881 года

Теперь, чтобы закончить это повествование, я должен призвать на помощь всю свою волю.

После визита Ленга я почувствовал, что нахожусь в тисках ужасной внутренней борьбы. Свойственный мне научный идеализм вкупе с природной сдержанностью требовали, чтобы я принял объяснение Ленга за чистую монету. Но другой внутренний голос говорил, что я, как джентльмен и человек чести, должен лично убедиться в их истинности.

В конечном итоге я решил узнать характер тех экспериментов, которые проводит профессор. Если эксперименты окажутся вполне благопристойными, я рискую лишь тем, что меня обвинят в излишнем любопытстве.

Возможно, Вы решите, что я пал жертвой необоснованных опасений. В свое оправдание я мог сказать, что эти темно-красные капли оставили в моем сознании точно такие же пятна, которые возникли на моем запястье и на писчей бумаге. В том взгляде, который обратил на меня с порога Ленг, было нечто очень странное. Под этим взором я вдруг ощутил себя чужим в своем собственном доме. В глубине его безразличных глаз я вдруг увидел лед. Мне показалось, что он что-то хладнокровно взвешивает в уме, и кровь застыла в моих жилах. Я не мог далее терпеть этого человека под крышей моего дома, не имея полного представления о его деятельности.

В силу какого-то каприза, который оставил меня в полном недоумении, Ленг с недавнего времени стал оказывать медицинские услуги некоторым промышленным домам нашей округи и в силу этого обстоятельства не бывал дома всю вторую половину дня. В прошлый понедельник, 11 июля, я увидел из окна своего кабинета, как он пересекает улицу, явно направляясь к Парк-роу, где и расположен работный дом.

Я понял, что это не случайность. Сама судьба предоставила мне шанс.

Испытывая некоторый трепет, я поднялся на третий этаж. Ленг заменил замок на двери, ведущей в его жилище, но у меня имелась отмычка, с помощью которой я вскрыл запоры. Дверь распахнулась, и я вступил в обиталище Ленга.

Обстановка передней комнаты напоминала в некотором роде обстановку гостиной. Но интерьер, не скрою, меня поразил. Стены были украшены безвкусными литографиями охотничьих сцен, а на столе валялось множество бульварных газет и других грошовых, но столь же отвратительных изданий. Это показалось мне весьма странным. Ленг всегда был для меня образцом утонченного и изысканного джентльмена, а вся обстановка его комнаты тем не менее отвечала вкусам некультурной молодежи. Я оказался в помещении, которое могло бы показаться очень привлекательным для девицы или молодого человека, не получивших в силу обстоятельств должного воспитания. А бездомному бродяге эта комната представилась бы подлинным раем. На всех предметах лежал слой пыли, и это говорило о том, что в последнее время сам Ленг редко наведывался в свою «гостиную».

Дверь, ведущая в другие помещения, скрывалась за тяжелыми парчовыми портьерами. Я отодвинул занавес своей тростью, и, хотя, как мне казалось, был готов ко всему, моему взору открылась картина, которую я никак не ожидал узреть.

Все комнаты в глубине квартиры оказались практически пустыми, если не принимать во внимание пяти или шести расставленных в разных местах столов. Глубокие царапины на их поверхности были немыми свидетелями того, что на этих столах проводились эксперименты. Никаких других предметов мебели в помещении не было. Атмосфера этих комнат была насыщена столь густым запахом аммиака, что я едва не задохнулся. В одном из выдвижных ящиков стола я обнаружил несколько затупленных скальпелей. Все остальные ящики были пусты, если не считать небольшого количества пыли и пауков.