Ее жизнь только духам ведома, – мотнула Очишка стриженой головой. – Она говорит, духи ее кость давно слопали и не подавились. А я думаю, ее никогда и не было. Ведь с ней же неясно, на кости имя должно быть или на камне.
– Почему – на камне?
– Мужчинам имена режут на камне.
– Но ведь тогда бы мужчины не умирали, – удивилась я. – Камень в земле не гниет.
– Нет, у них жизнь – в поясе, а смерть – в клевце. У них все не как у нас и имя только для духов.
– Но ведь умирают мужи в стане, или в горах, в лесу, на кочевье. Не только же на войне или седые, кто с поясом расстался.
– Я тоже об этом думала, – кивнула Очи. – И у Камки спрашивала. Только она говорит, каждый по-своему с духами ладит, и лезть в это нельзя. Но я когда-нибудь узнаю.
– А откуда ты сейчас это знаешь, Очи? Мать рассказывала?
– Камка? Те! Она про свои дела ничего не рассказывает. Говорит, ее всему духи учили и меня научат. Нет, я сама лазала, видела, как она мужчинам на посвящении имя по камню высекает.
– Ты видела? – от удивления я наклонилась через костер, чтобы ей в глаза заглянуть. – Как ты видела? Чужое посвящение видеть нельзя! За это же смерть!
– Меня духи водили, – фыркнула она. – Я же не простая, я тоже камка. Я всегда это знала, а сегодня и духи сказали, – сверкнула она на меня дерзкими глазами. – Так что мне теперь все можно. А потом научусь духами повелевать, и имена давать, и все-все!
– Но – мужское посвящение видеть! Как такое возможно? – не могла я поверить.
Очишка только плечами пожала.
– Что в том дурного? Раз Камка меня родила, я, верно, такая же, как она, и тоже обращаться научусь.
Она будто с собой говорила. Меня словно и не было, или же я должна была все понять. Но я не поняла и спросила:
– Как? – шепотом. Потому что если Очи ответит, знать об этом не должны даже духи.
– Как? – Она посмотрела на меня и задумалась. – Пока не знаю. Но ты думаешь, как она мужчинам посвящение дает?
– Как? – еще раз, совсем неслышно выдохнула я.
– А она сама мужчиной становится, – сказала Очи спокойно, как о ветре.
– Не может быть. Откуда ты знаешь?
– Видела, – ответила она и пожала плечами. А потом отвернулась к огню, как зверь, оставаясь спокойной.
Вдруг раздался удар и поплыл по лесу медью рожденный звук: донн!
Очи встрепенулась.
– Камка зовет. Идем! Быстрей выходи, а то плохо будет!
И выскочила первой. Я выглянула тоже. Совсем еще темно было в лесу, даже дыхания света не виделось за горами, а Камка уже стояла у кострища и ударяла рукояткой клевца по медному блину. «Донн, донн» – шел напевный звук и плыл меж деревьев, меж шалашей, путаясь в темноте и плотности ночи. Девы, протирая глаза, натягивая шубы и сапоги, вылезали из своих убежищ, и, глядя на них, мне стало легко и радостно – будто это во мне, а не в небе просыпалась заря. |