Патрик Модиано. Кафе утраченной молодости
На середине жизненного пути нас охватывала мрачная меланхолия, что выражалось в горьких и одновременно насмешливых разговорах в кафе утраченной молодости. ~~~
Из двух дверей, ведущих в кафе, она всегда выбирала самую узкую, ту, что называлась «темной». Садилась она за один и тот же столик в глубине зала. Поначалу она ни с кем не разговаривала, но потом познакомилась с завсегдатаями «Конде», большинство из которых было одного возраста, где-то от девятнадцати до двадцати пяти лет. Иногда она подсаживалась к их столикам, но чаще всего оставалась на своем месте. Приходила она в разное время. Вы могли увидеть ее рано утром. В другой раз она появлялась около полуночи и сидела до самого закрытия. Во всем районе это кафе закрывалось позже других, за исключением разве что «Букета» или «Ла Пергола», а таких странных посетителей не было больше нигде. Теперь, когда прошло время, мне кажется, что одно лишь ее присутствие делало это место и его обитателей такими необычными, словно все вокруг было пропитано ароматом ее духов. Представим, что вас привели туда с завязанными глазами, посадили за столик, сняли повязку и через пару минут спросили: в каком месте Парижа вы сейчас находитесь? Вам достаточно было бы взглянуть на своих соседей, послушать их разговоры, и, может быть, вы бы догадались: неподалеку от «Одеона», который в дождливую погоду представляется мне таким мрачным. Однажды в «Конде» заявился фотограф. В его облике не было ничего такого, что отличало бы его от других посетителей кафе. Тех же лет, небрежно одетый. Куртка не по росту, полотняные брюки, тяжелые армейские ботинки. Он сделал массу снимков постоянных клиентов. Да и сам он вскоре стал таким же, так что для всех эти фото стали чем-то вроде семейного альбома. Много позже фотографии попали в какой-то альбом, посвященный Парижу, и под каждой были указаны имена или прозвища запечатленных. Ее можно было увидеть почти на каждой. Как говорят киношники, она лучше всех притягивала свет. Ее замечаешь сразу. Внизу страницы, где располагаются примечания, она значится как Луки. «Слева направо: Закария, Луки, Тарзан, Жан-Мишель, Фред и Али Шериф». «Спереди, за стойкой: Луки. Позади нее: Аннет, Дон Карлос, Мирей, Адамов и доктор Вала». На фото она держится прямо, тогда как остальные принимают расслабленные позы. Например, тот, кого звали Фред, спит, положив голову на сиденье, обтянутое «чертовой кожей», и к тому же видно, что он не брился уже много дней. Необходимо упомянуть: прозвище Луки она получила уже после того, как стала посещать «Конде». Я был там, когда она пришла к полуночи. Из всех посетителей оставались только Тарзан, Фред, Закария и Мирей, сидевшие за одним столиком. И Тарзан закричал: «Смотрите, вот Луки!» Сперва она оторопела, но потом улыбнулась. Закария приподнялся со своего места и молвил с преувеличенной важностью: «Я совершаю обряд крещения. Отныне тебя зовут Луки». И по мере того как шло время, а они все продолжали обращаться к ней по имени, я увидел, что ей становится легче. Да, легче. В самом деле, чем больше я думаю об этом, тем больше склоняюсь и к своему первому впечатлению: она искала убежища здесь, в «Конде», словно спасаясь от какой-то опасности. Эта мысль пришла ко мне, когда я увидел ее одну, сидевшую в глубине зала, где никто не мог ее видеть. Да и в компании она привлекала к себе мало внимания. Она оставалась молчаливой, сдержанной и довольствовалась ролью слушателя. И еще я подумал, что шумные компании, «луженые глотки», она предпочитала ради вящей безопасности, иначе ни за что не села бы за столик к Закария, Жан-Мишелю, Фреду, Тарзану и Хупа… Среди них она была всего лишь декорацией, безымянным статистом; в примечаниях под фотографиями о таких обычно пишут: «Неизвестный» или просто: «X». |
