— Девушка, вы чего-то, видимо, не понимаете, — Александр Антонович высвободил руку. — Я — проректор по науке, и все проверки ваших документов пойдут через режимный отдел, а не через меня. Будь вы мне родной дочерью, и то я ничего не смог бы сделать. Да и что за дурацкие просьбы! Делать мне больше нечего! Что мне ваш Бадаев? Начальник тоже, блин, нашелся!

 — Бадаев предупреждал, что вы, скорей всего, начнете валять дурака, — девушка опять взяла его под руку, прижалась к Александру Антоновичу всем телом и произнесла на ухо громко, оглушая его: — У вас замечательная докторская диссертация. Особенно она понравилась японским милитаристам, готовящим захват северных территорий на Дальнем Востоке.

 — Вы с ума сошли! — закричал Александр Антонович сердито. — Что за ахинея?

 — Вы прекрасно знаете, что за ахинея, — сказала девушка спокойно и повела его по дорожке в сторону летнего кафе.

 Да, он прекрасно знал. Более того, догадывался, что Бадаев рано или поздно припомнит ему его старые грехи, нанесет удар ниже пояса. В свое время, семь лет назад, когда он писал докторскую, в которой рассматривались проблемы защиты спутниковой электроники от жесткого излучения, у них в университете стажировался японский профессор. Переводчиком у профессора и был этот самый Бадаев. Естественно, был он не просто переводчиком и кроме основных функций исполнял еще и надзирательную, наверняка докладывая каждую неделю где-нибудь на Лубянке или в каком другом месте, что за научные разработки особо интересуют Ацуси Андо. Впрочем, тогда в тонкости общения с иностранными гостями Александр Антонович не вникал — был слишком поглощен своей наукой. С японцем он быстро сдружился, благо что оба имели общие научные интересы, довольно неплохо знали английский и ни в каких переводчиках не нуждались. Ацуси стал частым гостем в доме у Александра Антоновича, очень уж ему полюбилась русская кухня — то на пельмени, то на пироги заглянет — и однажды, в пылу научного спора, Александр Антонович совершил глупость, нет, не глупость даже — преступление, за которое до недавних пор можно было запросто схлопотать расстрельную статью, — он показал японцу схемы из второй главы диссертации. На черновиках, естественно, пока что еще не стояло грифа “сов. секретно”, они не были сшиты и скреплены печатью, все это появилось позже, когда материалы отдали в секретную часть для печати, но даже младенцу было ясно, что Александр Антонович глупо проболтался. Он быстро опомнился, убрал черновики, перевел разговор на другую тему, полагая, что япошка никому третьему не взболтнет, но через несколько дней Бадаев дал ему понять, что знает о случившемся. То ли он на профессора “жучков” понаставил, то ли хитростью выпытал у него о черновиках, Александр Антонович не на шутку испугался: он ждал ареста, обыска, крушения карьеры. Ничего. Профессор уехал. С Осакским технологическим институтом был заключен долгосрочный договор. Скоро на стажировку стали приезжать студенты и аспиранты. Их курировал опять-таки Бадаев. Мило общался с Александром Антоновичем. Пожимал руку, пошучивал и пил чай, никогда не напоминая о случившемся. Потом он куда-то исчез и больше не появлялся. Режим ослаб. Японцев допустили до некоторых рассекреченных технологий. Все эти годы, карабкаясь по крутой служебной лестнице, Александр Антонович помнил о случившемся, ждал, что случайно показанные схемы “всплывут” в специализированных журналах, а вместе с ними рано или поздно “всплывет” и Бадаев с какой-нибудь необычной просьбой. Помнил и ждал, ждал и помнил. Некоторые положения диссертации получили внедрение. Теперь технологические данные могли быть получены из других источников. Схемы так и не появились, Андо, скорей всего, забыл о них после второй рюмки водки с блинами.