Это нечестно, нечестно! Она не дает им подумать.

— А ну, давай, поднимайся! 22 разделить на 3. Быстро! Ответ! Не знаешь.

Теперь ты. Ответ! Молчишь? Стой со всеми.

Плачут уже семь человек. Господи милостивый! Сколько же будет 22 разделить на 3?

— Вот, полюбуйся, как ты их научила. (Это, кажется, снова мне.) Ни один не смог 22 разделить на 3. Добренькой нравится быть? Добренькие никогда ничему не учат. Они только все портят, добренькие. Ишь! Радовались они! А теперь стоят и ревут. Нечего было радоваться! Всем сесть! Открываем тетради. Начинаю заново объяснять. Пишем тему на новой странице: «Деление с остатком».

Итоговое обсуждение по практике. Я не жду ничего хорошего. Но моя наставница неожиданно заявляет:

— Я поставила «пять».

— ?

— Живость, занимательность и все такое. Методику знает. Но фантазия… Фантазии слишком много! Слишком! Сомневаюсь, чтобы такая осталась работать в школе. Не задержится, нет. Да и школе такое не нужно.

Но я все-таки задержалась. Лет примерно на 20. Так получилось.

ШЕРСТЬ И КОГТИ

Диалог с самой собой

— Ну что ты ревешь? Весь троллейбус смотрит!

— Я не реву, а тихонько плачу. Никто не замечает.

— Прекрати сейчас же! Повода нет.

— Прекрасно знаешь, что есть. Они сегодня орали на уроке. Не дети, а звери какие-то…

— Ну, и орали. Перед твоим уроком они три часа сидели, как мыши забитые. Устали быть тихими. И потом, ты сама отказалась быть нормальным учителем. Кто тебя за язык тянул: «Дайте мне лучше труды»?

— И рисование… Изобразительное… (всхлип) искусство…

— Вот именно: изобразительное. Зачем тебе только понадобились рисование и труды?

— Я не хотела по букварю… Букварь — это ужас ужасов. А эти предметы — они ж никому не нужны. Никому из начальства. Там можно без дедушки Ленина. И без линии партии. А детям так нравится рисовать.

— Ну и нечего тут реветь, раз сама себе все напридумывала — «Пусть приходят ко мне отдыхать от постоянного прессинга!» Вот они и пришли. Чем же ты недовольна?

— Но они весь урок шумели. Видимо, я не умею…

— Так замолчали в конце концов!

— Я же крикнула. Крикнула и по столу ладонью… Ты себе представляешь? Мне кажется или правда у меня клыки уже режутся? Может, я покрываюсь шерстью? Такая картинка ужасная — «Конец гуманизма». Неужели нельзя без насилия?.. Но они совершенно не понимают человеческого обращения.

— Ты слышала, как их классная разговаривает? «Гав! Гав! Встать! Сесть! Молчать!» Они этот язык запечатлели с первого класса. А ты хочешь, чтобы они еще и твой с налету усвоили. «Друзья! Давайте договоримся!..» Чувствуешь перепад стилистического давления? Это же дети — не полиглоты!

— Знаешь, я вот что подумала… Может, мне взять свой класс? Третий год перестройки все-таки, многое изменилось. Вроде бы можно дышать.

А я могла бы взять детей еще в детском саду, года, скажем, в четыре… Ну, или в пять. Я, честное слово, никогда не буду кричать. Никогда не буду стучать кулаком по столу. Мы будем рисовать — много-много, разного, всякого: деревья, зверей, машины. Автопортреты. Я им сказки рассказывать буду. Кукольный театр показывать. А потом мы пойдем с ними в школу. Так все вместе и перейдем из садика в первый класс. И научимся говорить на одном языке, без всяких там перепадов стилистического давления.