— Упали, стало быть, цены-то? — спрашивали у Кири испуганные граждане.

— Упали, друзья, — честно отвечал Кири, поблескивая очечками. — То есть у нас тово… поступлений не предвидится?

— Никаких. — еще честнее отвечал Кири, наклоняя головку. — Стало, лапу сосать будем?

— Придется и пососать, — констатировал Кири с бесстрастием хирурга.

— А, ну и ладно. Впервой, что ль, — кивали сограждане, умиляясь честностью крошки: мог бы соврать, но постыдился — значит, и роптать грешно.

Как раз в то время в Кирином отечестве количество Пизанских башен начало понемногу переходить в качество и явственно обозначился край той веселой жизни, которой Кирины сверстники и братья по классу жили последние десять лет. Страна набрала внешних и внутренних долгов, установила фиксированный курс доллара, производить же, однако, ничего не начала, а питаться нефтью уже не могла по причине снижения ее стоимости и питательности. Глава государства, знакомый с делами очень поверхностно, но обладавший мощным нюхом на всякие пизанские проявления, вызвал начальника правительства.

— Что, кренимся? — спросил он его со своей знаменитой прямотой.

— Не без того, — ответил начальник правительства со своей знаменитой кривизной.

— Что делать будем? — в упор спросил глава.

— Так-то оно так, а ежели не туда, так мы завсегда! — отвечал начальник с присущей ему меткостью.

— Слушай, — раздумчиво произнес глава, осененный догадкою. — Есть у тебя в правительстве такой… махонький такой… аккуратный, словом! Молодой совсем! Какого звать-то?

— Гениально! — вскричал начальник правительства, взмахивая бровями. — Как же я сам-то не допер! — и с чувством исполненного долга подал в отставку, а Кири был призван к рулю. И хотя местный парламент по первости роптал, государственная воля прозорливого главы оказалась сильнее: подросшего мальчика в матроске утвердили начальником правительства.

— Да ты что делаешь? — пытались урезонивать главу отдельные недотепы. — Нешто такого можно ставить на второй пост в стране?

— Только такого и можно, — загадочно отвечал глава.

— Да он руль один раз крутанет — и все рухнет!

— Он и крутануть не успеет, как все уже рухнет, — сказал глава, и в эту самую секунду его пророчество исполнилось с точностью до миллиметра. Сначала упал рубль, а потом и все остальное — кроме, разумеется, настроения Кири. Он вышел к народу, честно блестя очечками, и прямо посмотрел ему в глаза.

На Кири с тоскою взирали братья по среднему классу, сроду ничего не сделавшие, но уже привыкшие к тому, что за это-то невмешательство в жизнь платят лучше всего. Обалдевшие вкладчики разводили руками на руинах банковской системы. Бюджетники, которым уже нечего было терять, взирали на Кири даже с каким-то состраданием. Пролетариат и крестьянство, о существовании которых страна вспоминала только раз в четыре года, когда о них напоминал гомункул Гена, со своих огородов умиленно шептали:

— Махонькой какой…

— Так что ж, это конец, Кири? — прямо спросил кто-то из бюджетников.

— Он, — лаконически отвечал малютка.

— Стало быть, крякнулись реформы-то наши?

— Абсолютно, — кивнул Кири.