Бен, отломив кусок халы, бросил каждому по небольшому ломтику. Думаю, он пытался попасть в мой лифчик, но я не уверена.

А когда очередь дошла до Джесс, он буквально кинул в нее куском халы. Думаю, ребенку нужно посетить сеансы терапии или же, по крайней мере, изолировать от общества пока ему не стукнет восемнадцать.

– Эми, как проходят твои религиозные уроки? – спросил мистер Кац, зачерпнув полную ложку супа маца.

– Хорошо. Раввин Глассман очень славный.

Миссис Кац положила ладонь поверх ладони мужа.

– Знаешь, а ведь он поженил нас. Двадцать два года назад.

Интересно, смог бы раввин в один прекрасный день провести мою свадебную церемонию?! Невзирая на то, что это не правоверно, он не будет проводить церемонию между евреем и не-евреем.

Он человек самых строгих правил, и даже когда его сестра выходила замуж, он не пришел на свадьбу, потому что она выходила за христианина. Я хочу выйти замуж за еврея и у меня есть множество доводов: во-первых, для меня очень важно, чтобы мои дети были евреями; во-вторых, для меня не менее важно, чтобы моя семья не ела свинину, креветки и... не смешивала мясные и молочные продукты.

– Пойдешь завтра на концерт молодежной группы? – спросила миссис Кац.

Джессика, кивнув головой, повторила вопрос:

– Эми, ты пойдешь?

– Вообще-то я не планировала.

– Ты должна пойти. Будет весело.

После ужина мы с Джесс уговорили ее родителей отпустить ко мне домой на ночевку. Остаток вечера – вечера без Бена – мы провели в разговорах о парнях, бюстгальтерах и книгах до тех пор, пока не наболтались вдоволь.

После мы достали мороженое, включили фильм, и пока мы его смотрели, я старалась убедить Джессику позвонить Митчу. Он не отвечал на звонки, поэтому она попыталась позвонить ему домой. К сожалению, она наткнулась на рассвирепевшего отца Митча, который был далеко не в восторге от звонка после одиннадцати. Он даже не сказал ей, дома Митч или нет.

Чем заняться двум подросткам без родителей в одиннадцать часов вечера? Вдруг мне в голову пришла великолепная идея.

– Давай позвоним моей двоюродной сестре в Израиль. Там сейчас только восемь, а может чуть больше.

Не успела Джесс сказать, что это ужасная идея, как я уже набирала неимоверное количество цифр, чтобы позвонить в Израиль.

– Алло? – ответила моя Дода Юки.

– Дода Юки, это Эми! – прокричала я в трубку.

–Ах, Amy'leh. Mah nishmah? – женщина думает, будто я свободно говорю на иврите, но на самом деле папа сказал мне, что «Mah nishmah» значит «Как дела?». Это одна из самых важных фраз у израильтян.

– Превосходно, а О’Снат дома?

– Она рядом. Передай Абе, что я люблю его, tov?

–Tov.

– Эми? – спросила О’Снат.

– Она самая, твоя американская племянница. Помнишь меня?

– Тебя забудешь! Наши овцы до сих пор имеют Mohawk от твоей стрижки.

Ха-ха. Очень остроумно. Ладно, мне еще не хватает мастерства стрижки овец, но, тем не менее, я приложила титанические усилия.

– Mah nishmah?

– Ah, evreet shelach mitzuyan.

– Ладно, заканчивай с ивритом. Ты же знаешь, я понятия не имею, о чем ты говоришь. Как Эйви?

– Выглядит горячим.

– Ты видела его?

– Ага. Разве он не позвонил тебе после базовой подготовки?

Нет.

– Уверена, он был занят, – он писал, что вернется к базовому обучению через неделю. Интересно, что он делает дома? Более того, мне интересно, почему он не позвонил мне. Знаете, говорят: «Если ты ему нужна – из-под земли достанет, нет – ему и не нужна твоя инициатива».

На душе появилось неприятное ощущение, но я все равно продолжила разговор с О’Снат, а после и с Софией, моей бабушкой, которая сказала мне, что врачи думают, что после последнего сеанса химиотерапии опухоль уменьшилась.