Репетицию отменили. Сидим на ящиках за кулисами. Остроты утраты не чувствуется. Отупение. Рядом стрекочет электрическая швейная машинка – шьют черные тряпки, чтобы занавесить большие зеркала в фойе…»

В. Смехов: «25 июля, узнав о случившемся, я сорвался в театр. По дороге я нарушил правила, и меня остановил жезл милиционера. Какой у меня был каменный вид, постовой не заметил. „Документы“, – справедливо потребовал он. И руки мои пробуют вынуть книжечку из кармана рубахи. Не выходит. Борюсь с карманом, вдруг бросил руки, взмолился: „Товарищ инспектор, не могу я… Пустите. Высоцкий умер…“ „Сам?!“ – постовой резко изменился, взглянул на меня, подтолкнул рукой – мол, езжай – а другой рукой вцепился в свой транзистор и аж простонал по всей трассе: „Слушайте! Высоцкий умер!“ И тут рухнула на меня каменная гора, и мир в глазах помрачился – будто только из-за постового я впервые понял, что такое случилось на свете».

В. Нисанов: «Не забуду случай, когда в день смерти Володи с ним приехали проститься актеры с Таганки. Зина Славина села посередине комнаты на стул и говорит: „Как много здесь жидов“. Семен Владимирович, на самом деле его настоящее отчество, кажется, Израилиевич, отреагировал своеобразно: „Да-да, ты права“. Марина Влади, глядя в упор на Славину, крикнула: „Встать! Вон отсюда на кухню! Чтоб вас не было слышно!“ Потом повернулась к Володиному отцу: „У меня сын еврей, муж еврей (имея в виду, конечно, Володю). Семен Владимирович! Чтобы я больше не слышала об этом. Тот сразу залебезил: «Мариночка, Мариночка, что ты…“

В. Янклович: «Дежурный по городу – генерал милиции – неожиданно присылает людей и требует везти тело на вскрытие. И тут надо отдать должное Семену Владимировичу: он категорически запретил вскрытие. И действовал очень решительно. А было бы вскрытие – может быть, обнаружили бы побочные явления, узнали о болезни… Последовала бы отмена диагноза… Поэтому надо было очень быстро оформить все документы, получить свидетельство о смерти. А чтобы получить свидетельство о смерти, нужен паспорт – советский паспорт. А у Володи был заграничный паспорт и билет в Париж на 29 июля. Надо было съездить в ОВИР и заграничный паспорт обменять на советский – это сделал Игорь Годяев. Потом надо было получить медицинское свидетельство о смерти, а без вскрытия это невозможно. Отец категорически против вскрытия. Позвонили знакомому врачу из Склифосовского и через него убедили патологоанатомов, что запрещение вскрытия – дело решенное. Отец тоже куда-то ездил по этому вопросу.

Леня Сульповар привез человека, который сделал заморозку тела. В конце концов, приблизительно к двенадцати часам мы получаем свидетельство о смерти – в поликлинику ездил Толя Федотов. И милиция дает разрешение на похороны.

В квартиру постепенно прибывает народ. Приезжает Любимов. Начинаем обсуждать похороны. Возникает вариант Новодевичьего. Любимов звонит в Моссовет насчет Новодевичьего. Ему отвечают:

– Какое там – Новодевичье?! Там уже не всех маршалов хоронят.

На каком же кладбище хоронить? Родители говорят, что на Ваганьковском похоронен дядя Володи – Алексей Владимирович Высоцкий, его Володя очень любил. Звоним Кобзону. Кобзон с Севой Абдуловым едут в Моссовет – пробивать Ваганьковское. Разрешение хоронить на Ваганьковском получено».

Л. Сульповар: «Я присутствовал при обсуждении – где хоронить Высоцкого. Отец настаивал:

– Только на Новодевичьем!

И все это было настолько серьезно, что начали пробивать. Попытались связаться с Галиной Брежневой, но она была в Крыму.