— Вот бы тебе какого мужа надо! — не удержалась я как-то. — Хозяйственный, спокойный, по командировкам не мотается, с агентами не контактирует. И собою хорош.

— Может, и надо было бы, да не будет. Слава женат, у него сын, а слово «развод» в лексикон не входит. Нет для него такого понятия.

— Почему же он никогда с женой не приходит?

— Она была дружна с первой женой Никиты и меня принимать не желает. В общем, женская солидарность. И еще страх, что дурные примеры заразительны.

— Судя по тому, как часто Слава у вас бывает и сколько времени тут проводит, домой он не торопится.

— Никита говорит, у них все не так гладко.

— А что говорит Слава?

— Слава вообще ничего о себе не говорит. И о Никите тоже. Когда я попыталась спросить о какой-то ерунде, просто хотела понять причину некоторых поступков, он мне ничего не сказал. А ведь они дружат больше сорока лет. В одном роддоме родились в один и тот же месяц, в одном доме жили после войны, в эвакуации вместе были — не они, конечно, а их матери, — с августа сорок первого и до сорок третьего…

— Никита никогда не говорил, что был в эвакуации, — медленно проговорила я. Что-то мешало мне просто пропустить эту информацию.

— Да его же туда годовалым увезли, что он может помнить?

И тут я вспомнила:

«А моя мама потеряла колечко в октябре этого же года… Ночь, спешила в бомбоубежище, я у нее на руках годовалый…» Как могла мать Никиты потерять в октябре колечко в центре Москвы, если уже в конце августа эвакуировалась на Урал, в Златоуст? И эта просьба — не говорить Ире… Я затрясла головой.

— Что с тобой? — удивилась моя подруга.

— Нервный тик, не обращай внимания. Квартиру твоему супругу все еще обещают?

— А вот и нет, — рассмеялась Ирина. — Самое позднее через полгода переедем. Стены уже стоят. Однокомнатная прелесть, двенадцатый этаж башни, до Останкино — рукой подать. Поживем там, пока не найдем хороший вариант обмена. Господи, как я мечтаю вырваться из этой развалюхи!

И я оставила все невысказанное при себе. Не так много радости было в жизни Ирки, чтобы обращать ее внимание на какие-то несуразности в поведении супруга и лишать мечты всей жизни.

В конце года случилось сразу два события, причем оба радостные. Что для нашей квартиры нехарактерно. Во-первых, Никита действительно получил ордер на квартиру. А во-вторых, годовщина их свадьбы совпала с его юбилеем: полтинник. Оба события предполагалось отметить с размахом и одновременно.

И меня, и Лидию Эдуардовну тоже пригласили. Однако моя радость была омрачена в общем-то пустяком. Когда почти все гости уже собрались, но еще не расселись, я услышала, как Никита тихонько сказал одному из приятелей:

— А вон там моя дальняя родственница, баронесса фон Кнорре. Настоящая, а не самозваная. Квартира большая — пусть живет, а то ведь совсем одинокая старуха…

«Мама дорогая! — мысленно ахнула я, — да он просто пижон! Он себя придумывает и потом убеждает остальных. Показушник…»

Слава, как всегда, пришел один. И не столько сидел за столом, сколько помогал Ирке на кухне. И потом, когда гости разошлись, помог убрать и вымыть посуду, навести порядок в комнатах. Ночевать домой вообще не пошел, ему постелили в «кабинете». Ничего себе, семейная жизнь!

А неделю спустя Ирка пришла ко мне среди ночи с совершенно перевернутым лицом и сказала, что они разводятся.