Тишина.

— Открой или я вышибу эту чертову дверь!

Угроза возымела действие: за дверью послышались шаги, затем — звяканье металла. Дверь приоткрылась — совсем чуть-чуть, на длину предохранительной цепочки. Инстинкт мужчины и завоевателя заставил Кейна поставить в щель ногу — словно для того, чтобы удержать за собой захваченную территорию.

— Что тебе нужно?

Холодные слова, безжизненный ровный голос. Дана не выглянула наружу, она пряталась за дверью, ожидая ответа. Не хочет меня видеть! — с болью и ужасом понял Кейн.

Он глубоко вздохнул, стараясь овладеть собой. Воспоминание о ее слезах рвало сердце в клочья.

— Дана, нам нужно поговорить. Впусти меня.

Кейн осознавал, что ведет сражение — сражение за свое счастье. Все чувства его были обострены до предела: только поэтому ему удалось расслышать за дверью неуловимую тень вздоха.

— Я не хочу с тобой разговаривать, Кейн. И не хочу тебя видеть. Ты впустую потратил время и бензин.

Он не собирался смиряться с поражением — но не мог и навязывать Дане свое общество силой. Значит, оставалось убеждать и уговаривать. Однако Кейн не знал, что сказать: слова не шли на ум.

— Дана, неужели все это было впустую?

Снова молчание — молчание, от которого останавливается сердце.

Глупый, дурацкий вопрос! — мысленно обругал себя Кейн. Что «все это»? Между нами не было ничего, кроме секса. Я сам так захотел.

— Не хочешь говорить — не нужно, — продолжил он мягко, надеясь ее успокоить. — Но, может быть, ты выслушаешь меня? Пожалуйста! Я знаю, что очень виноват перед тобой, Дана, но теперь хочу все исправить!

— Что исправить, Кейн? — устало спросила она. — Твоей тайной любовницей я больше не буду.

Тайной любовницей? Кейн поморщился от этих слов, но не мог не признать, что по существу Дана права. Разве он обращался с ней иначе?

— Можешь говорить, но я не передумаю. — В голосе Даны послышались ноты горького сарказма. — А если надеешься, что затащишь меня в постель и этим чего-то добьешься…

— Нет! — воскликнул Кейн. Ее уверенность, что даже сейчас ему нужен только секс, болезненным эхом отозвалась в его душе. — Я просто хочу объяснить тебе… все… и про Джессику… и про мать… Дана, мне очень жаль, что я заставил тебя страдать. Но, уверяю, ты все неверно поняла… я объясню…

— Неверно? — откликнулась она. Кейн не смог определить, что дрожало в голосе Даны — недоверие, злость, страх?

— Я очень ошибался в тебе и вел себя отвратительно, — продолжал он. — Но теперь хочу загладить свою вину. Впусти меня, Дана!

Снова напряженное молчание.

— Хорошо, Кейн, — ответила она наконец сухо и враждебно. — Но мы только поговорим — больше ничего!

— Конечно! — с облегчением согласился он и убрал ногу из щели.

Дверь захлопнулась. Послышалось звяканье, затем — щелчок замка. Не сразу Кейн понял, что должен толкнуть дверь сам. На этот раз его не приглашают — просто позволяют войти. Когда он вошел, Дана уже сидела в дальнем от двери конце комнаты, гордо выпрямив спину.

Несколько мгновений Кейн молча смотрел на нее. Она сидела на кровати — той самой, на которой они испытали столько наслаждений. На Дане, как и на нем, была та же одежда, в которой она была у Пембертонов, — занятые своими переживаниями, оба и не подумали переодеться. Скрестив руки на груди, Дана подняла голову и обожгла его непримиримым взглядом.

Да, последним дурнем он будет, если попробует сейчас «затащить ее в постель»!

Разумеется, этого Кейн делать не собирался.