Анна, конечно, права, а детсадовская няня заслуживает увольнения. Насильственное кормление в яслях и садах наносит детям жестокий вред, просто преступно. Нельзя насиловать организм, психику и душу ребенка, даже если он подает неудобный пример…

«Детский сад приносит детям огромную пользу», - с убеждением пишет доктор Бенджамин Спок.

А уж насколько легче, свободней и спокойней родителям… Надо только, говорит Спок, набраться решимости и потерпеть первые два-три месяца, пока ребенок в садике приспособится и привыкнет. Конечно, первое время может и плакать, и сопротивляться, протестовать. Первый год и болеть будет чаще… Ничего, все это нужно для последующего приспособления к жизни в школе и на работе, для социализации - жизни в обществе себе подобных. И болезни нужны для выработки иммунитета.

Так-то оно так, но…

Дневниковая запись моей мамы свидетельствует, каким был первый месяц моей жизни в детском саду. После этого месяца ей отдали меня обратно со словами «ваш ребенок дефективный, ничего не хочет, ничего не умеет». И мама с ужасом увидала, что ее солнечный мальчик, белокурый кудрявый живчик, говорливый шалун, крупный, здоровый, отлично развитый, запоминавший наизусть с одного чтения целые книжки, превратился в скрюченного рахитичного идиотика, апатично сидевшего, уставясь в одну точку. Ни слова не говорил, писался под себя, чего не было уже после четырех младенческих месяцев… Депрессивный ступор, сказал бы я-психиатр сегодня.

Это, правда, было учреждение отнюдь не из тех, что выбрали бы сегодняшние родители, даже безденежные: садик интернатного типа, голодных военных лет, в жарком эвакогороде Самарканде. Мама вкалывала на трудовом фронте, и через неделю, едва оправившегося, отдала меня в этот депрессадик опять…

Моя память утопила эти суровые времена, как и многие последующие, в Колодце Утешительного Забвения… Но три-четыре вспоминательных картинки остались.

…Длинный стол, заваленный грязными алюминиевыми тарелками, ложками… Кончился обед, все ушли из-за стола, я один копошусь, пытаюсь найти какие-нибудь объедки… Я не наелся, я хочу есть, дико, зверски хочу есть, съел бы целый мир… Воспитательница: «И тебе не стыдно?» Ребята смеются…

…Огромное палящее солнце над головой. Адское жжение снизу: босые мои ноги (тогда еще ножки) поджариваются раскаленным песком. (Территория садика была за чертой города, куда подступала пустыня, тень давали только редкие посадки акаций и грецких орехов. Спелые орехи валялись прямо под ногами вперемешку с черепахами и скорпионами.) Я затерял где-то свои сандалики, сам виноват, а может, кто-то стащил… Что делать, как от пытки спастись?! Плюхаюсь на попу, задрав ноги вверх, но и попа начинает поджариваться. Меж тем группа строем куда-то идет, воспитательница строго окрикивает: «Вставай!»… А я не могу ни подняться, ни объяснить, что со мной, дыхание перехватило, язык не слушается…

…Но страшнее всех картинка самая первая: меня оставляют. Удаляются уводимые в неизвестность брат и сестра… Спина и вполоборота лицо уходящей мамы…

Чужое вокруг все, незнакомое, все сереет, чернеет, ужас беспомощного одиночества, предательство бытия…

Знаю теперь - это переживание не сверхобычно, не уникально нисколько. Травму такую получает каждый малыш, впервые на неопределенное для него время (для маленького и полчаса - почти вечность) внезапно оставляемый в резко чужой обстановке - да, каждый, даже предупреждаемый заранее…

Удар, сравнимый с ядерной бомбежкой, наносится по древнейшей психогенетической программе ребенка, почти со стопроцентной вероятностью предусматривающей возможность его выживания в первые годы жизни только в среде СВОИХ - в родительской семье или в разновозрастной стае родственников, достаточно малочисленных и постоянных, чтобы всех их, еще не отрываясь от матери, запомнить в лицо.