Когда Мелинда стащила с меня последнее белье, она руками всплеснула от восторга.

— Невероятно!

Она подвинулась, чтобы рассмотреть его поближе, и осторожно дотронулась до него.

— Гениальная идея!

С вытаращенными глазами и разинутым ртом она еще долго любовалась творением Зевса.

То, что произошло затем, не требует особых комментариев, разве что самого обычного — я проявил себя самым блестящим образом. Мы сделали раз, потом еще разок. Мелинда визжала от наслаждения, а из моего горла вырывались стоны, которых я раньше за собой не замечал. Проходи посторонний в этот момент под нашим окном, из которого вырывались страстные крики, то точно подумал бы, что там проводят свой медовый месяц кошка с диким кабаном.

Когда мы уже в третий раз предавались отдыху и старались отдышаться от бешеной гонки, без сил уставившись в потолок, Мелинда вновь оседлала меня.

— Ой, нет, хватит! Я больше не могу!

Я даже не успел сообразить, как слова сами вырвались из меня.

Заорав от изумления, Мелинда вскочила на ноги и, потеряв равновесие, грохнулась с кровати.

— Я сделал тебе больно? — спросил я, помогая ей подняться.

С ужасом глядя на меня, она завизжала, как резаная свинья.

— Что с тобой, Мелинда?

Она в страхе бросилась от меня, укрывшись за креслом — озноб бил ее тело.

Желая успокоить ее, я двинулся к креслу.

— Не подходи ко мне, — заревела она и, защищаясь, замахала руками.

— Да что случилось, в конце концов? Чего ты испугалась?

С горящими от изумления глазами она произнесла дрожащими губами:

— Ты умеешь говорить?

— Естественно, умею.

— Это ужасно. Я не знала.

Она явно была под большим потрясением. Я же не мог взять в толк, как женщину, которая только что голышом вытворяла в бесстыдном порыве самые экстравагантные трюки, мог шокировать факт, что я умею говорить. Она подбежала к своему платью и в спешке стала натягивать его на себя.

— Ты уходишь?

— Да.

— Тебе не было хорошо?

Она ответила молчаливым взглядом. Ее явно тяготил разговор со мной. Я повторил:

— Тебе не было хорошо?

— Да-да, все было хорошо, — зачастила, словно с сожалением, она.

— Ты еще придешь?

Она лишь молча продолжала ползать на четвереньках в поисках своих элегантных туфель на высоких каблуках.

— А, вот они!

Она мигом натянула их на свои прекрасные ноги и с облегчением вздохнула, будто этот последний штрих в ее туалете вернул ей утерянное достоинство.

— Ты не хочешь остаться? Мы могли бы поговорить?

— Ну нет, всему есть свои пределы!

И Мелинда громко хлопнула за собой дверью.

Я погрузился в сон, как в пучину. Время от времени я внезапно пробуждался и, переворачиваясь на другой бок, на секунду переживал те мгновения, когда познал самое большое счастье от соития, сделав наконец женщину счастливой, и вновь забывался во сне. Утро застало меня бодрым и цветущим от радости пресыщения любовью.

На краю моей кровати сидел Зевс-Питер-Лама и внимательно смотрел на меня.

— Мне следовало отрезать тебе язык.

Я пропустил мимо ушей его замечание и, с наслаждением предаваясь воспоминаниям минувшей ночи, блаженно улыбался восходившему солнцу.

— Мелинде никогда в жизни не было так страшно, — упрямо твердил он.

— Но у нее никогда в жизни и не было такой ночи.

— Это точно, — усмехнувшись, сказал Зевс. — Когда она отошла от испуга, опрокинув парочку рюмок и заглотнув успокоительное, то подтвердила мне чудодейственные свойства сономегафора.