— Ну и что ты о ней думаешь?

Я опустил голову и понуро уставился в песок. Как человек, которого я боготворил, мог оказаться таким жестоким?

Он же продолжал, словно не замечая моего подавленного состояния.

— Ну, так я тебе скажу, что я думаю, раз ты так хорошо воспитан, что не решаешься произнести это вслух, так вот: это полный ноль! С эстетической точки зрения, это — помет. А с человеческой — просто дерьмо.

Я ничего не мог сказать в ответ — слезы душили меня. Мое молчание Ганнибал, по-видимому, воспринял как согласие с его мыслями и неистово продолжал:

— Зевс слишком умен, чтобы самому поверить хоть на секунду в то, что он делает. Циничный и расчетливый, он стремится не к искусству, а к успеху. А успех — это, как правило, то, что исходит не от художника, а от публики. Вот уже на протяжении сорока лет Зевс заставляет публику реагировать на плоды его работы, он постоянно держит ее в напряжении, стремясь провоцировать слухи, которые выглядели бы как одобрение его творчества. Поскольку скандал — главный двигатель медийного организма, каким является наше общество, и он безустанно ищет идеи, которые шокируют это общество. Поскольку люди часто принимают то, о чем говорят, за истинные ценности, он постоянно генерирует слухи о себе, чтобы никто не сомневался в его ценности. Поскольку не совсем вдумчивый обозреватель может спутать качество произведения с количеством комментариев о нем, Зевс жаждет самых разных комментариев. Поскольку глупцы считают, что быть современным в искусстве означает быть революционером, он беспрестанно заявляет о разрыве с прошлым и об открытии новой эры в искусстве. Все думают, что он закладывает в искусство бомбу за бомбой, а на самом деле ему удалось поджечь лишь несколько петард. Свою карьеру он делает не в мастерской, а в средствах массовой информации; его красители, его масла — это журналисты, и в искусстве манипулирования общественным мнением он стал поистине великим гением. С этой скульптурой, ну, этой, последней, он продолжил свое дело, но в то же время перешел здесь всякие границы, превратившись в террориста, настоящего преступника. Да по сравнению с ним самые отъявленные сволочи в истории человечества выглядят сущими ангелами! Предложить человеку стать предметом! И каким еще предметом! Он его располосовал, искрошил, надругался, отнял у него все человеческое, уничтожил в его облике все естественное! Когда этот молодой человек осознает, что с ним произошло, он придет в ужас. Ведь он потерял свое место среди людей. Со временем он превратится в неприкасаемого, который будет внушать отвращение окружающим. Уж лучше бы Зевс-Питер-Лама вырезал у него мозг во время операции, выпотрошил бы его полностью, чтобы лишить беднягу малейших проблесков ума. Даже хоть капля сознания все равно остается сознанием. Маленькая искорка — это тоже огонь! У бедного парня, с которым он заключил чудовищный пакт, пробуждение ото сна будет ужасно болезненным. Нерон был более честным художником, когда поджигал Рим ради удовольствия от зрелища города, объятого пламенем. И у римлян, по крайней мере, был шанс — бежать или погибнуть. А вот Зевсу-Питеру-Ламе требуется живая жертва! Это сущий дьявол! Он будет накачивать наркотиками этого несчастного, чтобы тот не покончил с собой. Иногда среди ночи я просыпаюсь, преследуемый тревожными мыслями о бедной загубленной жизни, которую возложили на жертвенный алтарь в угоду тщеславию и преуспеванию, я сочувствую тому, кого использовали ради создания отвратительной скульптуры… этому… ну… как же его зовут…

— Адам бис, — произнес я сдавленным голосом.

— Адам бис, точно. Слушай, я как-то не думал об этом совпадении: у этой скульптуры такое же имя, как у тебя.

— Потому что это и есть я.

До Ганнибала не сразу дошел смысл моих слов, он готов был продолжать свою пламенную речь, но вдруг осекся, и оборванная фраза повисла в гнетущей тишине.