Таких примеров множество. Одни исследования говорят, что бета-блокаторы обладают побочными явлениями, провоцируют бронхоспазмы, сужение бронхов, кашель. Поэтому эти препараты были противопоказаны астматикам и больным с хроническим обструктивным заболеванием легких. А вот с сегодняшней точки зрения мы можем и даже должны давать пациентам эти препарат. Не совсем понятно почему, но больные с хроническими обструктивными заболеваниями легких, получающие бета-блокаторы, умирают реже.

Вот такие клинические испытания проводятся на протяжении нескольких лет на очень большом количестве людей, десятках тысяч! Эти исследования стоят гигантских денег, часто они оплачиваются фармакологическими компаниями. Результаты иногда раскрывают нам глаза на препарат, заставляют смотреть на него совсем с другой стороны, переворачивают наши привычные представления о лечении. А поскольку эти испытания, этот анализ идет постоянно, информация также поступает беспрерывно, нескончаемо. И вся информация выложена в интернете.

И вот к врачу приходит пациент, прочитавший обо всем этом. И если он увидит, что вы не ориентируетесь в новинках и разработках, он вам верить не будет. Таких пациентов в России называют всезнайками и не очень их любят. Мы говорим: «Они ничего не понимают в медицине, куда они лезут, это же у меня медицинское образование!». Знаете, не надо разбираться в портняжном искусстве, чтобы видеть, что сшитый костюм плохо на тебе сидит. Если на костюме разные пуговицы на разном уровне, разной длины рукава, брюки пузырятся на заду, значит, портной плох. То же самое с лечением. Больной может не знать тонкостей медицины, но он имеет право спросить: почему при его заболевании назначили такое-то лекарство, а оно имеет такие-то противопоказания, которые у него, больного, как раз и есть? Если врач начинает морочить человеку голову или пытается замаскировать незнание высоконаучными терминами, пациент это, поверьте, очень быстро почувствует. И сбежит к другому врачу.

Врач должен ежедневно читать, изучать все новое. Признаюсь: возвращаясь на работу после двухнедельного отпуска, я в первый день чувствую себя неуверенно, потому что не знаю, что за это время изменилось. Я понимаю, что потерял определенные навыки, остроту соображения. Это еще не так заметно на поликлиническом приеме, но во время дежурства в реанимации сказывается очень сильно. В Америке, например, в первый день по выходе из отпуска врач не допускается к пациенту. Он должен адаптироваться, находясь на подхвате у коллег. И это правильно.

Про Америку можно говорить долго, там много чего полезного делают для больных. Например, сразу настраивают их на то, что они не должны заниматься самолечением. Врач – профессионал, а если он ошибется, его могут лишить лицензии и отдать под суд. Это настолько прочно сидит в голове у населения, что никто не лезет в детали, понимая: если врач назначил таблетку, значит, у него есть веские основания. Больной принимает необходимые лекарства, если они не помогают, снова приходит к врачу. Тот назначает другое лечение, если оно опять не помогает, то пациент идет уже к юристу.

Очень тяжело в Америке работать с нашими соотечественниками. Вроде они уже живут в другой стране, а менталитет прежний, советско-российский. Им назначаешь лечение, а они начинают расспрашивать: «Зачем это надо? А сколько я буду это пить? А если у меня плохой желудок? А это не вызовет у меня аллергию?» Для России это естественные вопросы, они не вызывают удивления. А для Америки – нонсенс. Иногда американские коллеги просили меня помочь разобраться с русскими пациентами, но я старался от них ускользнуть. Потому что объяснять в сотый раз, что все выписанное продумано, что аллергия возникает крайне редко, что да, лекарство может быть опасно для желудка, но значительно более опасно не пить его… Бесконечные разговоры, муторные и бесполезные, мешают и работе, и лечению.